Домик в Оллингтоне

Глава XXI

ДЖОН ИМС ВСТРЕЧАЕТ ДВА ПРИКЛЮЧЕНИЯ И ОБНАРУЖИВАЕТ В ОБОИХ ИЗ НИХ БОЛЬШОЕ ПРИСУТСТВИЕ ДУХА

Лили думала, что письмо ее возлюбленного пришло совершенно вовремя. Она не знала, долго ли идет почта между Курси и Оллингтоном, и потому не считала себя обманутою в своих ожиданиях, когда письмо не пришло к ней в самый первый день. Утром, однако же, она сама сходила на почту удостовериться, что письмо не осталось там.

– Что вы, мисс! все письма разосланы, вы это знаете, – сказала мистрис Кромп, содержательница почтовой конторы.

– Я думала, что письмо ко мне могло как-нибудь остаться на почте.

– Почтальон Джон сегодня же отнес газету к вашей мама. Не могу же я сама приготовлять письма, когда их не пишут те, кому бы следовало писать.

– Извините, мистрис Кромп, но случается, что они остаются до другого дня. Джон не пойдет с одним письмом, если ему нет ничего больше нести для кого-нибудь в нашей улице.

– Он должен идти. Я ни под каким видом не позволю ему оставить здесь не только письма, но даже газеты. С вашей стороны, мисс Лили, нехорошо приходить сюда за письмами. Если он не пишет к вам, я за него не могу писать.

И таким образом бедная Лили воротилась домой встревоженная.

Письмо пришло на другое утро, и все беспокойства были забыты. По ее понятиям в нем не было никаких недостатков – ни в полноте изложения, ни в выражении любви. Когда он сообщил ей, каким образом составлялись у него планы для раннего отъезда собственно с тою целью, чтобы избежать грустной разлуки с ней в последние минуты, Лили улыбнулась, судорожно сжала в своих пальцах концы листка почтовой бумаги и внутренно торжествовала, что успела превзойти его в этом маневре. Она целовала слова, сообщавшие ей ту радость, которую испытывал Кросби при встрече с ней в последние минуты. Лили вполне верила признанию, что он был счастливее в Оллингтоне, чем в замке Курси, и восхищалась мыслью, что это и должно быть так. Там, где он обвинял себя в привязанности к большому свету, Лили оправдывала его и извиняла, убеждая себя в то же время, что он и в этом отношении был рассудителен, как и в других. Само собою разумеется, что человек, живущий в Лондоне и приобретший средства к жизни между людьми большого света, должен быть более светским, чем провинциальная девушка, но его способность любить такую девушку, избрать ее женой себе, разве это не служит достаточным доказательством, что свет не поработил его? «Мое сердце на оллингтонских полях», – говорил Кросби, и Лили, прочитав эти слова, еще раз поцеловала письмо.

В ее глазах, для ее слуха и сердца, письмо было очаровательным посланием. Мне кажется, нет выше наслаждения, доставляемого девушке любовным письмом, девушке, которая знает, что, получив его, она не делает проступка, которая может распечатать его перед отцом и матерью совершенно спокойно и только разве немного вспыхнув от сознания своего положения. Из всех любовных писем первое бывает самое восхитительное! Какая огромная цена придается в нем каждому слову! Каждое выражение в нем рассматривается и принимается в розовом цвете! Какое серьезное значение придается всем милым фразам, которые очень скоро становятся фразами пустыми. Кросби заключил свое письмо, испрашивая на нее благословение Всевышнего. «Да благословит Всевышний и тебя», – сказала Лили, прижав письмо к своей груди.

– Не говорит ли он чего-нибудь особенного? – спросила мистрис Дель.

– Как же, мама, тут все особенное.

– Которое до нас не относится?

– Он посылает свою любовь вам и Белл.

– Премного ему обязаны.

– Так и следует. Между прочим, он пишет, что в Барчестере заходил в собор и встретил там священника, который был дед леди Думбелло. По приезде его в замок Курси леди Думбелло была уже там.

– Какое замечательное стечение обстоятельств! – сказала мистрис Дель.

– Больше ни слова не скажу вам об его письме, – сказала Лили.

С этими словами она сложила его и положила в карман. Оставшись наедине в своей комнате, Лили снова вынула его и несколько раз перечитала.