Вечный странник, или Падение Константинополя

22
18
20
22
24
26
28
30

Заметив, что сожаление его достигло цели, он продолжил:

— Расскажу про некоторые из книг, которые мне довелось видеть у принца на столе, ибо, как доверенный друг, я бывал в его кабинете. Собственно, если бы не боязнь выказать себя хвастуном, о княжна, я бы еще раньше открыл тебе, что он оказал мне честь сделать меня одним из своих учителей.

— В поэзии и искусстве рассказчика, полагаю.

— А почему нет? — спросил сказитель. — Именно в таких формах сохраняется и изучается наша история. Если кто-то из наших героев сам не наделен поэтическим даром, он приглашает к себе поэта. У принца на столе, на самом видном месте, лежат особо дорогие ему предметы, источники, к которым он обращается особенно часто, когда ему нужно подобрать слова и удачные обороты речи, а также пышные сравнения для использования как устно, так и на письме, — зеркала Всемилостивейшего, гулкие галереи, в которых глас Благословенного не смолкает никогда: это Коран с выполненными золотом рисунками и Библия, частично скопированная со свитков Торы, каковые ежедневно используются в синагогах.

— Библия на еврейском языке! И он ее читает?

— Не хуже еврейского мудреца.

— А Евангелия?

На лице шейха отразился укор.

— Неужели и ты — даже ты, о княжна, — принадлежишь к тем, кто верит, что любой мусульманин считает своей обязанностью отрицать Христа потому, что следом за ним пришел со своим учением Пророк ислама?

Он продолжал с умноженным пылом:

— Коран не отрицает Христа и его Евангелий. Послушай, что в нем сказано: «Этот Коран не может быть сочинением кого-либо, кроме Аллаха. Он является подтверждением того, что было до него, и разъяснением Писания от Господа миров, в котором нет сомнения». Этот стих, о княжна, переписанный лично принцем Магометом от руки, лежит между Библией и Кораном, а они, как я уже сказал, постоянно присутствуют на его столе.

— Какова же его вера? — спросила княжна с нескрываемым интересом.

— Будь он здесь самолично, он бы ее провозгласил.

Слова прозвучали безутешно, после чего шейх горячо продолжал:

— Я скажу всю правду о сыне Мурада! Слушай! Он верует в Бога. Он верует в Писание и в Коран, считая их двумя отдельными крылами Божественной Истины, с помощью которой мир может достичь праведности. Он верует в существование трех пророков, получивших от Бога особое откровение: Моисея, первого среди них, Иисуса, который величием превзошел Моисея, и Магомета, величайшего их всех, не только потому, что он красноречивее прочих возглашал духовные истины, но и потому, что стал последним в их ряду. А превыше всего, о княжна, он верует в то, что нам надлежит молиться Всевышнему, а потому произносит молитву ислама: Аллах есть Бог наш, а Магомет — пророк его, — имея при этом в виду, что не должно смешивать Пророка и Бога.

Шейх поднял свои темные глаза, но, встретившись взглядом с княжной, перевел их на воды бухты. Единственное, что он смог прочитать у нее на лице, — что пока не вызвал у нее неудовольствия; сияние ее молодых глаз слегка затмилось сосредоточенностью мысли. Он дождался, когда она сама заговорит.

— А лежат ли на столе у принца другие книги? — осведомилась она.

— Лежат и другие, княжна.

— Можешь перечислить некоторые из них?

Шейх отвесил низкий поклон: