Вечный странник, или Падение Константинополя

— Я с вами не согласен, адмирал, — грустным тоном произнес Константин. — Наши отцы, хоть с римской, хоть с греческой стороны, возможно, тоже сыграли роль Эртогрула. Он был по духу завоевателем. Ах, если бы и в нас дух этот был достаточно силен для того, чтобы вернуть утраченное!.. Шейх, — продолжал он, — знаешь ли ты иные песни подобного рода? У меня есть еще немного времени, хотя, разумеется, все будет по слову нашей хозяйки.

— О нет, — возразила она почтительно, — решения здесь принимает лишь один.

С ее согласия шейх начал новый рассказ.

ЭЛЬ-ДЖАН И ЕГО ПРИТЧА

Бисмилла! За волком гнался Эртогрул, Его убил на остром горном пике, На высоте такой, где нет ни трав, Ни мхов. Потом присел он отдохнуть, И вот тогда откуда-то с небес, Из их холодной чистой синевы, А может, из глубоких недр земли, Где держит издревле царь Соломон Чудовищ-джиннов, верных слуг своих, Эль-Джан, подобный необъятной туче, Восстал, с вопросом: «Ты — шейх Эртогрул?» Тот, не смутившись, отвечал: «Допустим». — «Хочу прийти и посидеть с тобой». — «Ты видишь, нам двоим тут места нет». — «Так встань и на три четверти спустись Со склона». — «Было б проще, — отвечал Со смехом Эртогрул, — когда б ты стал, Как я, и мал, и худ». Негромкий шелест Прошел по склону, будто трепет крыльев Средь спутанных ветвей в густом лесу. Всего лишь миг — опавший лист бы мог За этот срок на землю опуститься, — И вот напротив Эртогрула сел Какой-то муж. «Здесь царствие снегов, — Он рек с улыбкой, — а не мир людей, Одни орлы летят сюда гнездиться И выводят птенцов». Ответил шейх: «Я гнал сюда прожорливого волка, Что уж давно губил моих овец. Его убил я». — «На твоем копье Не вижу крови — да и трупа зверя Не вижу тоже». Глянул Эртогрул — Да, трупа нет, на острие копья — Ни капли крови. Гнев взыграл в груди Волною. «Подвело меня копье — Возьму кинжал». Огнем блеснул клинок, Бегучей искрою во мраке ночи — И опустился Аладдинов дар Неведомому путнику на череп. Вонзился меж глазами, а потом Напополам рассек улыбку; дале, Скользнув сквозь подбородок и хребет, Прошел до камня, что служил сиденьем, И там лишь замер с колокольным звоном О стали сталь. «Вот так! Вот так! Вот так!» Но стихнул клич, поскольку на клинке — Ни капли крови; муж сидит недвижно, С улыбкой на лице. «Я волком был, Которого сюда ты гнал по склону, Меня копье пронзило, как и меч. Теперь узнай же, шейх: не волк, не муж Перед тобою и никто из смертных. Я — мысль Аллаха. Можно ли убить Святую мысль? То мог лишь Соломон, И только мыслью более святою. Смири свой гнев, отныне про меня Коль будешь думать — думай как про друга, Что притчу подарил тебе, открыв В ней смысл исконный: „Так велит Аллах“». С тем обронил он малое зерно На холмик глины и песка, который Их разделял. «Да, так велит Аллах». И тут же прах зашевелился жизнью. Эль-Джан — опять: «Вот что велит Аллах!» Проклюнулся росток; белесый кончик Как будто бы укутан слоем воска — Могло то быть рождение лозы, Или лилеи, что звезде подобна, Или куста, заслона от ветров. Вновь заклинанье: «Так велит Аллах!» Росток зазеленел, и разветвился, И светом яркой зелени облил Суровый мир. Он продолжал расти, Дойдя до основания земли, До ближнего и дальнего предела, Под ним, как братья в кочевом шатре, Народы поселились в вечном мире. «Да, так велит…» И Эртогрул проснулся. Машалла!

Второй рассказ слушали даже с большим вниманием, чем первый. Каждому слушателю было понятно, что эта притча, подобно всякой притче, приложима к самым разным ситуациям и до определенной степени к его собственной.

Во взглядах, обращенных на шейха, не читалось особой любви. Очарование приобрело неприятный оттенок. Тогда встал император, а за ним и княжна, которой, как хозяйке дома, было до того дано особое разрешение слушать сидя.

— Время для забав истекло, боюсь, мы его даже превысили, — проговорил Константин, взглянув на церемониймейстера.

Тот в ответ поклонился настолько низко, насколько позволяло имевшееся в его распоряжении место, после чего император подошел к княжне и произнес:

— Нам пора в путь, дочь моя, от своего имени и от имени своих царедворцев благодарю тебя за приятнейший визит и гостеприимство.

Она почтительно приняла протянутую ей руку.

— Ворота и двери Влахерна всегда для тебя открыты.

Придворные обратили особое внимание на это прощание и впоследствии определили его как достойное суверена, сердечное и приличествующее родичу, но отнюдь не влюбленному. Оно сыграло немаловажную роль в выводе, к которому впоследствии пришли единодушно, согласно которому его величество отказался от мысли делать предложение княжне Ирине.

Она же приняла предложенную руку и сопроводила императора вниз по ступеням портика, а там, когда он сошел вниз, все члены свиты запечатлели поцелуи у нее на руке.

Следует особо отметить и запечатлеть в памяти вот что: проходя мимо шейха, Константин приостановился, чтобы сказать со свойственной ему царственной благосклонностью:

— Дерево, увиденное шейхом Эртогрулом во сне, разрослось и продолжает разрастаться, однако тень его пока еще легла не на все народы — и, пока Господь хранит мне жизнь, не ляжет. Если бы я сам не попросил рассказать эту притчу, я мог бы счесть ее оскорбительной. Прими в отплату за просвещение и удовольствие — и ступай с миром!

Шейх принял предложенное кольцо и проводил венценосного дарителя взглядом, исполненным и уважения, и жалости.

Глава XX

МЕЧТЫ МАГОМЕТА

Полдень только что миновал. Трирема исчезла, а с ней — и толпа любопытствующих зевак, у бухты и на берегу воцарилась обычная тишина. Впрочем, дворец, приютившийся в гуще сада под защитой мыса, пока еще достоин нашего внимания.

Абу-Обейда вкусил еды и питья — закон позволяет винопитие во время странствий; теперь он сидел с княжной наедине в дальнем конце портика, который ранее занимал император со своей свитой. Несколько приближенных дам забавлялись неподалеку — они не слышали разговора, но могли при необходимости откликнуться на зов. Ирина опустилась в кресло, сказитель занял стул за столом рядом с ней. Если не считать тонкого белого покрывала на предплечьях и веера, которым она почти не пользовалась, Ирина выглядела так же, как и утром.