— Создание единой веры, всеобщего братства всех религий.
— Великолепный замысел! Но достижимо ли это?
На счастье ли, на беду ли, но в этот момент некий офицер проложил себе дорогу через толпу придворных и что-то прошептал церемониймейстеру, который тут же обратился к императору:
— Прошу прощения, но ваше величество соизволили дать мне приказ оповестить вас, когда пора будет начать подготовку к сегодняшним таинствам. Момент настал, а кроме того, посланец от Схолария дожидается аудиенции.
Константин поднялся.
— Благодарствуй, — обратился он к церемониймейстеру. — Задерживать посланца мы не станем. Аудиенция окончена.
После чего, спустившись с царского места, он протянул князю руку:
— Я понял, о чем ты вел речь: твоя мысль достойна самых дерзновенных усилий. Буду с нетерпением ждать следующей аудиенции. Не пренебрегай моим гостеприимством. Дворецкий о тебе позаботится. Прощай.
Опустившись на колени, князь поцеловал протянутую руку, после чего император спросил, будто только что вспомнив:
— А не была ли твоя дочь вместе с моей сродственницей в Белом замке?
— Ваше величество, княжна оказала мне честь и взяла мою дочь под свое покровительство.
— Если она не оставит ее своим покровительством, князь, будем надеяться, что рано или поздно увидим твою дочь при дворе.
— Приношу к стопам вашего величества тысячи благодарностей. Такое предположение — честь для нее.
Константин вышел, сопровождаемый свитой, а князь, препорученный дворецкому, был проведен в приемную, где его ждали закуски. После этого он смотрел в окно на угасающий день: первая аудиенция прошла, вторая была назначена, он мог спокойно размышлять о предстоящих таинствах.
Надо сказать, что на душе у него полегчало: он был доволен ходом дела, доволен тем, какое впечатление произвел на императора и на придворных. Ведь последние же аплодировали и желали выслушать его снова? А если учитывать, сколь осмотрительны в выражении своих чувств царственные особы во время официальных церемоний, вроде только что состоявшейся, можно считать, что монарх проявил к нему недюжинную благосклонность.
Князь ел и пил в великой радости и даже заполнил свой скрашенный вином досуг измышлением тезисов для предстоящей речи — в полдень через две недели и день! Отчетливее, чем когда-либо, он ощутил стройность своего плана. Удастся ли претворить его в жизнь, удастся ли преуспеть, восторжествует ли добро? Он в этом не сомневался. Люди подчас слепы, однако Господь неизменно справедлив.
В мыслях он устремился вперед, к этой грядущей встрече, и увидел себя не только апостолом реформ, но и избранным предстоятелем, официальным посредником между Константином и юным Магометом. Он вспомнил, как можно примирить их взгляды. Он не станет требовать, чтобы турок отрекся от Магомета как пророка, да и вера византийцев в Христа сохранит свою полноту; тем не менее он попросит их признать новые отношения между Магометом и Христом, с одной стороны, и Богом — с другой, — признать, что отношения эти подобны тем, что существуют между Богом и Илией. А после этого он, существо сугубо материальное, сама душа обновленной религии, настоит на том, чтобы они согласились поклоняться одному только Богу, ибо поклонение есть Его неделимая прерогатива, и это условие неделимого преклонения станет единственным показателем братства в религии; все прочие виды преклонения будут наказуемы как ереси. Он не собирался останавливаться на Магомете и Константине; без малейших колебаний он присоединит к договору и раввинов. Ведь иудаизм Моисея — это почти то же самое. Возможно, епископ Рима станет протестовать. И что? Оказавшись в изоляции, римская вера умрет. То же произойдет и с «измами» браминов и индуистов, с буддизмом, конфуцианством, мэнцзыанством — выкованный союз ускорит их падение. Да и Время выполнит свою работу, постепенно стерев Христа и Магомета из памяти: а он станет трудиться со временем заодно. На это уйдут долгие годы — и что? У него есть перед другими реформаторами одно преимущество: он может поддерживать ход своей реформы, определять ее и направлять, может пообещать себе, что доживет до ее завершения. Охваченный этими победными чувствами, он возрадовался своему проклятию, и на миг оно показалось ему милостью Господней.
Глава IV
ВСЕНОЩНОЕ БДЕНИЕ
Приглашение императора остаться и посмотреть на то, как крестный ход поднимается к высотам Влахерна, само по себе было честью, но то, что для князя возвели отдельный помост, превратило честь в персональное одолжение. Однако, говоря по правде, он и сам рад был увидеть бдения, или, как их еще называли, панихиды. Он часто слышал, какое потрясение они вызывают у участников. В последнее время их предали забвению, и, зная, насколько сложно возрождать умирающие обычаи, князь представлял себе, что зрелище будет жалким и быстротечным. Размышляя об этом, он выглянул в окно и с удивлением обнаружил, что спустились сумерки. Тогда он поддался некоторому беспокойству, а потом его вдруг захватила одна мысль.
ebooksa