Вечный странник, или Падение Константинополя

— Негоже мне, о повелитель, выступать в роли наставника и вашего, и здесь присутствующих, искушенных в Евангелиях, особенно в отношении речей Благословенного в его последнем воплощении — в облике того, кого мы называем Христом. Всем нам ведомо, что Дух, вместилищем и устами которого служило его тело, пришел спасти мир от греха и ада; известно нам и то, какую жертву он принес ради этого спасения. Но так же поступил и Бодхисаттва. Выслушайте его слова — он беседует со своими учениками. «Я открою тебе, — говорит он верному Ананде, — путь истины, известный как Зерцало Истины, и любой избранный ученик, им обладающий, способен сам его предвосхитить». «Ада для меня более не существует, меня ждет новое рождение в облике зверя, или духа, в месте тягостном. Я — новообращенный. Нет мне более нужды рождаться вновь для страданий, и я уверен в грядущем спасении…» Ваше величество, вы спросите, закончится ли когда-нибудь эта параллель? Пока нет! Ибо Бодхисаттва тоже творил чудеса. Читаю далее: «…и подошел однажды Благословенный к реке Ганг и увидел, что она вышла из берегов. Те, что были с ним, принялись, желая ее пересечь, искать лодки, деревянные плоты, другие же принялись плести плоты из прутьев. И тут Благословенный, с той же стремительностью, с какой сильный человек вытягивает руку, а потом сгибает ее обратно, исчез с этой стороны реки и оказался на противоположном, а с ним и его братья».

Когда шум, вызванный этой цитатой, утих, князь продолжил, оторвавшись от свитка:

— А кроме того, повелитель, у Бодхисаттвы была привычка, входя в любое собрание, уподобляться цветом другим людям — как вы помните, он с рождения цветом был как золото, расплавленное в тигле, — и говорить с ними их голосом. А они, говорит Писание, не ведая, кто это такой, спрашивали: «Кто это говорит? Человек или Бог?» И тогда он исчезал. Чудом было и очищение воды, замутненной колесами пятисот проехавших по ней повозок. Его мучила жажда, и по его просьбе спутник его наполнил чашу, и надо же! Вода оказалась чистой и свежей. Особым знаком было и то, что смерть его сопровождалась мощным землетрясением, и гремели громы небесные, а духи обстояли его, пока — так говорит Писание — вокруг не осталось места даже на волос ими не занятого; он видел их, хотя для учеников его они оставались незримыми, а потом, когда пять тысяч братьев его сложили к его ногам последние почести и был уже готов его погребальный костер, он возгорелся сам, и ничего не осталось от его тела, ни золы, ни пепла — лишь кости, ставшие реликвиями. И после того как погребальный костер запылал сам собой и пламя охватило тело, с небес хлынули потоки воды, а другие потоки изверглись из земли и загасили огонь. Параллель, о повелитель, завершается тем, какой именно была их смерть. Бодхисаттва сам выбрал место и время, и обстоятельства его кончины были в полном согласии с его небесной природой. Никогда еще смерть не приходила в такой красоте. Два дерева сал — одно в головах его ложа, другое в изножье, осыпали его своими цветами, а с неба лился порошок сандалового дерева и слегка подрагивал от неумолчного пения парящих гандхарвов. А тот, чья душа стала последним воплощением Духа, Христос… — Князь прервал свою речь, кровь отхлынула от лица, он ухватился за стол, чтобы не упасть, — зрители в тревоге вскочили на ноги.

— Поддержите князя! — приказал император.

Те, что находились ближе, подставили руки, однако князь, сделав над собой невероятное усилие, заговорил обычным голосом:

— Благодарствую, добрые друзья, ничего страшного. — А потом добавил громче: — Ничего страшного, повелитель, все уже прошло. Я как раз собирался сказать, насколько иною была смерть Христа, и на этом закончить параллель между ним и Бодхисаттвой, двумя сынами Бога… А теперь, с позволения вашего величества, не буду более отвлекать ваших гостей, им пора подкрепить свою плоть.

Князю принесли стул; когда он уселся, в зал вступила длинная череда слуг, несших яства.

Через некоторое время князь полностью оправился. Упоминание Спасителя и его смерти внезапно воскресило перед его глазами сцену Распятия, и зрелище Креста и страдальца на нем на миг лишило его сил.

Глава XVI

КАК ВОСПРИНЯЛИ НОВУЮ ВЕРУ

Индийскому князю еще предстояло пожалеть о том, что он согласился на перерыв, любезно предложенный императором. Монах с запавшими глазами, который давно уже стоял в позе экзорциста за своим распятием, был не кто иной, как Георгий Схоларий, которого, в интересах исторической точности, далее мы будем именовать Геннадием; он и не подумал воспользоваться позволением его величества покинуть зал, хуже того, было замечено, что он упорно ходит от одного сиденья к другому, передавая некое послание. Подкрепляться он не пожелал, слова ронял скупо, но держался истово; вне всякого сомнения, именно его стараниями, после того как порядок был восстановлен, удовлетворение, которое доставлял князю вид полностью заполненных сидений, поколебали неприязненные взгляды, устремленные на него со всех сторон. Проницательность, которую князь успел отточить до совершенства, тут же дала ему понять, что некое враждебное противодействие того и гляди разрушит его планы, — и обстоятельство это было тем более удивительно, что никаких планов он пока даже и не начал излагать.

Вернувшись на прежнее место, князь положил перед собой, раскрыв, большую иудейскую Библию, рядом с ней — другие источники, дав тем самым слушателям понять, что, по его мнению, последние имеют второстепенное значение.

— Мой повелитель и достопочтенные господа, — начал он, низко поклонившись императору, — полнота параллели, которую я провел между Бодхисаттвой, сыном Майи, и Иисусом Христом, сыном Марии, может привести вас к мысли, что они были единственными Благословенными, явившимися в мир и прославленными превыше всех смертных, ибо были избраны для Воплощения Духа. Но в этом писании, — он развернул свиток с «Суттой», или «Книгой о великой кончине», — упомянуто множество татхагат, или будд, являвшихся в мир. А здесь, — он опустил палец на китайскую книгу Цзин, — время разделено на периоды, поименованные кальпами, и в одном месте сказано, что одна кальпа озарена была девяносто восемью буддами — они приходили и учили, как Спасители. Ни один человек не станет отрицать, что Дух, явивший себя в них, — это тот же самый Дух. Они проповедовали одно и то же священное учение, указывали один и тот же путь к спасению, вели одинаковые чистые жизни, свободные от всего мирского, и все возвещали одно и то же — об этом сейчас пойдет речь; иными словами, о повелитель, проявления Духа во всех них были одинаковы… А в этих свитках — это часть Священного Писания Востока — речь идет о Шане. Не скажу точно, когда он правил, но очень давно. Знаю лишь, что он, по всей видимости, был вместилищем Духа, поскольку оставил нам Дао, или Закон, который китайцы до сих пор соблюдают как норму добродетели… Вот Авеста, самая почитаемая память о Жреце, каковой, как считают многие, и послал в Иерусалим волхвов, которые стали свидетелями рождения нового царя Иудейского. — Он указал пальцем и на эту рукопись. — Учение это проповедовал Заратустра, и, согласно моей вере, Дух снизошел на него и пребывал в нем, пока он оставался на земле. В нем проявились все те же самые черты — в жизни, в учении, в почестях, которые воздавали ему последующие поколения. Религия его жива и поныне, хотя и была основана за сотни лет до того, когда ваш кроткий Назарянин прошел по водам Галилеи… А это, о повелитель, — книга, что наводит ужас на христиан. — Князь опустил всю свою ладонь на Коран. — Какими мерками ее судить? Мерками безразличия, с которым следуют этому учению те слишком многие, что готовы пойти ради него на смерть? Увы! Многие ли религии выдержат это испытание? В видениях Магомета говорится про Бога, Моисея, патриархов, более того, повелитель, говорится и про того, кого мы зовем Христом. Не следует ли нам страшиться того, что, проклиная Магомета, мы лишаем эту, другую Библию, — он благоговейно дотронулся до великого Евсевиева тома, — части ее высшей святости? Он называл себя пророком. Может ли человек пророчествовать, если не несет в себе свет Духа?

Этот вопрос расшевелил собравшихся. Отцы принялись осенять себя крестами, послышались стенания, чем-то напоминающие рычание. Геннадий не вставал с места, нервно перебирая четки. Выражение лица патриарха было непривычно суровым. Князю за всю его жизнь еще не приходилось касаться темы столь деликатной, как это обращение к Корану. Но он продолжил без тени смущения:

— А теперь, повелитель, я приближусь на шаг к истинному своему предмету. Умоляю, не подумайте, что, говоря о Бодхисаттве, Шане, Заратустре и Магомете и сопоставляя их, как вместилища Духа, с Иисусом, я пытался склонить вас к сравнениям — кто выше святостью, кто совершил больше богоугодных дел, кто, вероятнее всего, является самым возлюбленным сыном Отца; я для того и пришел, чтобы покончить со всеми подобными распрями… Как я уже говорил, я побывал на вершине горы, и если ты, о повелитель, попросишь меня назвать величайшее чудо, которое я оттуда увидел, я отвечу: ни на море, ни на земле, ни на небе нет чуда, подобного тому извращению, которое заставляет людей изобретать одну за другой новые религии и секты и потом преследовать друг друга за это. А когда я попросил в молитве открыть мне причину этого, то, как мне привиделось, раздался глас: «Открой глаза твои — узри!» И первое, что мне открылось, были Благословенные, которые говорили от имени Святого Духа, владевшего ими; при этом они ступали по земле не как боги, но как свидетели Бога; они призывали услышать и уверовать, а не поклоняться; они звали людей прийти к ним, к вожатым, посланным показать, что есть один-единственный путь к вечной жизни во славе — а другого не дано… Потом увидел я яркий свет в белом стеклянном сосуде на темном холме — то были приметы неправедного поклонения, которым люди часто одаривают низменные и подчас недостойные предметы. Когда Иисус молился, он взывал к нашему Отцу Небесному — разве нет? То есть не к себе самому, не к чему-то человеческому или менее чем человеческому… И еще одну вещь дано мне было узреть — и ее я оставил под конец, ибо она ближе всего к тому предложению, которое я должен представить моему повелителю и достопочтенным святым братьям, ради чего и проделал далекий путь. Во всех краях, где я побывал и где люди не изобретают для себя сами представлений о жизни и религии, — на всех землях и островах, затронутых Откровением, признают существование верховного Бога, везде считают его Создателем, Защитником, Отцом, наделенным бескрайней мощью, бескрайней любовью — и Неделимым! Не задавался ли ты, о повелитель, вопросом, почему он доверил нам свои откровения и почему Благословенным, сынам Духа, уготовано было прийти сюда и уйти далее каменистыми тропами? Позволь вложить в ответ всю силу, какая во мне еще осталась. В подобных деяниях прослеживается единственный замысел, какой здравый ум может приписать сущности столь великой и благодатной, как Бог: один алтарь, одна вера, одна молитва и Он, одушевляющий их все. Просверком своей благотворной мысли он усмотрел в единой религии мир между людьми. Странно — воистину странно! Не было еще в человеческой истории подобной диковины. Ничто не порождало в таких количествах гонения, ненависть, убийства и войны. Так оно представляется, так считал и я, повелитель, пока не оказался на вершине самой высокой горы, с которой видны все людские заботы: я открыл глаза и осознал, что борения языков и распри кипят не вокруг Бога, но вокруг форм и воплощений, в особенности вокруг Благословенного, которому он препоручил Дух свой. Житель Цейлона говорит: «Кто, кроме Будды, достоин поклонения?» — «Нет, — отвечает магометанин, — кто, кроме Магомета?» А парс — свое: «Нет, кто, кроме Заратустры?» — «Оставьте суетность свою! — гремит христианин. — Кто вещал истину так, как Иисус?» А потом — блеск мечей и беспощадность ударов — и все во имя Бога!

То были дерзкие слова.

— Однако, повелитель, — продолжал князь, и только яркий блеск глаз нарушал бесстрастность его облика, — Бог хочет положить конец распрям и войнам, кощунственно затеваемым во имя его, и я послан сказать тебе об этом; именно для этого Дух и вошел в меня.

Геннадий поднялся снова, воздев распятие.

— Я посетил многие страны, — невозмутимо продолжал князь, — они просили меня дать им веру достаточно вольную, чтобы она служила им опорой, притом что они продолжали держаться за мелочные идеи, взращенные в их сознании; а получив от меня такую веру, они говорили, что готовы исполнить его волю, однако выдвигали одно условие. Кто-то должен уступить первым. «Пойди найди этого первого, — просили они меня, — и мы последуем за ним». Говоря, что я посланник, призванный изложить все это вам, ваше величество, и вашим подданным — достаточно просвещенным, чтобы осознать волю Всевышнего, и достаточно мужественным, чтобы возглавить это движение, обладающим влиянием и доверием, которые позволят мирно довести дело до победы, я прекрасно понимаю, что мольбы и призывы бессмысленны, если я не смогу с самого начала показать, что они санкционированы свыше; соответственно, я не претендую на то, чтобы называться творцом веры, которая отвечает требованиям всех народов. В древних городах существуют дома, стоящие поверх домов, на улицах, проложенных поверх улиц, и дабы отыскать эти давно погребенные жилища, люди усердно вкапываются в землю; я поступил так же, пока в древних этих Заветах, — он бросил взгляд, исполненный любви, на все священные книги, — не сделал бесценного открытия. Прошу терпения, ваше величество, я зачитаю из каждой. Вот — из иудейской Библии: «Бог сказал Моисею: Я есмь Сущий. И сказал: так скажи сынам Израилевым: Сущий послал меня к вам». Вот как Бог, в существовании которого мы не сомневаемся, открыл свое имя избранному народу… А вот слова китайского святого, жившего почти за пятьсот лет до рождения Христа: «Даже самый дурной человек, после поста и воздержания, может приносить жертвы Богу». А вот из Авесты: «Мир двуедин, будучи творением Ахурамазды и Ахримана: все хорошее в мире исходит от Первого Принципа (он есть Бог), а все плохое — от последнего (он есть Сатана). Ахриман вторгся в мир, созданный Ахурамаздой, и осквернил его, однако когда-то противостояние это завершится». Здесь Первым Принципом назван Бог. Но еще удивительнее другие слова из того же Писания — выслушай и сравни: «В назначенный срок явится сын даровавшего закон, пока не рожденный, именем Саошьянт; тогда Ахриман (Сатана) и Ад исчезнут, люди восстанут из мертвых, и воцарится в мире бесконечное счастье». И здесь Закон дарован Богом, а вот кто его Сын? Пришел ли он? Ушел ли? А теперь — несколько цитат из Вед: «Одним Всевышним Владыкой пронизана вся вселенная, всякое слово в круговороте природы. Существует один Всевышний Дух, неколебимый, стремительностью превосходящий человеческую мысль. Первичный Движитель недостижим даже для божественного разума; Дух этот, будучи неподвижен, скоростью своей превосходит других многократно, сколь бы быстрым ни было их движение; он и далек от нас, и совсем близок; им пронизана вся система миров, однако он удален от них бесконечно». Ответьте, о повелитель и достопочтенные господа, разве слова эти не допускают однозначного толкования? А если у вас остается хоть тень сомнения в том, о ком здесь идет речь, примите и осмыслите молитву из тех же Вед, которую я сейчас вам зачитаю: «О Ты, дающий миру его пищу, Ты, единственный движитель всего, Ты, укрощающий грешников, тобою пронизан тот светозарный, что предстает нам Сыном Создателя; укрой от нас свои нестерпимые лучи и распространи свой духовный свет, чтобы я мог узреть во всей славе и всем величии твой истинный облик. ОМ, запомни меня, о божественный Дух! ОМ, запомни мои деяния! Позволь душе моей вернуться к бессмертному Духу Бога, а потом позволь телу моему, превращающемуся в пепел, вернуться в прах». Кто есть ОМ? А если повелитель еще не понял этого до конца, да выслушает он вот это из священнейших стихов Вед: «Не имея ни рук, ни ног, он бегает быстро и хватает крепко; не имея глаз, он видит; не имея ушей, слышит все; он знает все, что знать можно, но его не знает никто: Он — тот, кого мудрые называют Великим, Всевышним, Всепроницающим Духом». Последнее, о повелитель, — и я покончу и с цитатами, и с доводами. Ананда спросил у Бодхисаттвы, что есть Зерцало Истины, и получил такой ответ: «Это осознание того, что избранный ученик пребывает в этом мире, облеченный верою в Будду, верующий, что Благословенный есть Святой, Просвещенный, Мудрый, Безупречный, Счастливый, Искушенный, Всевышний, смиритель заблудших сердец человеческих, Наставник богов и людей — Благословенный Будда». О добрый мой повелитель, даже дитя, которому едва хватает разума произнести имя родившей его матери, способно постичь и произнести: се есть описание Бога!

Князь умолк окончательно и, достав из кармана тончайший шелковый лоскут, заботливо протер открытые страницы Библии Евсевия, после чего закрыл ее. Остальные книги он сложил в отдельную стопку, сперва смахнув пыль с каждой. Собравшиеся выжидательно наблюдали за ним. Святые Отцы выслушали немало странного — будет о чем подумать в течение многих дней и ночей; однако все они ощущали, что не хватает последнего вывода. «Цель, сообщи ее нам, да побыстрее!» — в таких словах можно было бы выразить их нетерпение. После паузы князь продолжил: