Некоторое время княжна смотрела на чашу фонтана, возможно размышляя о лицедее и о том, как он себя описал, когда остался с ней один в портике. Потом она заговорила вновь:
— Еще одно слово — и я покончу с табличкой… Я, дорогой друг, не слепая и не могу не видеть, в каком состоянии находится империя моих родичей. Ее граница все теснее смыкается у стен Константинополя. Скоро не останется ничего, кроме того немногого, что защищают ворота столицы. Миром мы наслаждаемся лишь по той благой причине, что некий неверный слишком стар для воинских подвигов, а когда мир будет нарушен, тогда, о Сергий, этот охранный знак может защитить не только меня, но и других, очень многих — крестьян, рыбаков и горожан, на которых обрушится буря. Будь у тебя, Сергий, такое предчувствие, как бы ты распорядился этой табличкой?
— Как бы я распорядился? О маменька, я бы тоже спросил совета у своих страхов.
— Так, значит, ты согласен, что снимать ее не следует? Благодарю тебя… Что еще остается объяснить? Ах да, мою ересь. В этом суди сам. Подожди немного.
Она поднялась и, шагнув в дверной проем, скрытый тяжелой тканью, оставила его ненадолго в обществе одного лишь фонтана. Вскоре она вернулась и вложила ему в руку бумажный свиток.
— Вот, — сказала она, — мой Символ веры, который твой игумен почитает страшным грехом. Возможно, это и ересь, однако, полагаясь на милость Бога, Христа и Богоматери, я готова за него умереть. Возьми его, милый Сергий. Он не покажется тебе сложным, там всего девять слов; возьми и этот футляр.
Он вложил свиток в белый шелковый футляр, который она ему протянула, не удержавшись от мысленного сравнения его с древними Никейскими правилами.
— Всего девять слов, о маменька!
— Девять, — подтвердила она.
— Каждое, видимо, из золота.
— Пусть говорят сами за себя.
— Вернуть тебе этот свиток?
— Нет, это копия… Однако тебе пора. По счастью, вечер погожий, звездный, и, если ты утомился, движение лодки подарит отдохновение. А потом, в свободную минуту, выскажешься про мой Символ веры.
Они распрощались.
На следующее утро Сергий проснулся около восьми утра. Накануне, разоблачившись, он упал на свою кровать и уснул сладким сном здорового юноши; теперь, оглядевшись, он вспомнил вчерашний день, просторный сад, дворец в саду, княжну Ирину, разговор в ярко освещенном внутреннем дворе. И Символ веры из девяти слов! Он протянул руку, нашел его на месте. После этого мысли его полетели к Лаэль. Она полностью оправдала себя в его глазах. А Демид — лжец, Демид — тщеславный лицемер! Он собирался на празднество, но не решился туда явиться. Есть предел его дерзости, и, испытав благодарность по поводу этого открытия, Сергий свесил руку со своего узкого ложа и ощупал табурет, единственный предмет мебели в келье. Потом поднял голову и оглядел табурет, гадая, как тот оказался совсем рядом с постелью. Что же он там увидел? Веер? У него в келье? Кто-то явно его принес. Сергий опасливо осмотрел находку. Чей он? Кому может принадлежать? Как! Ах нет — но это действительно тот самый веер, который Лаэль на его глазах бросила с портика гамари. А сам гамари?
Тут внимание послушника привлек листок бумаги на сиденье табурета. Он схватил его, развернул и прочел; пока он читал, брови его сходились все теснее, глаза раскрывались все шире.