– Зато у меня есть!
– Неужели?
Жан показал ему кошелек жестом, исполненным величественной простоты. Между тем архидьякон, покинув у собора изумленного Шармолю, тихо подошел к ним и, никем не замеченный, стал наблюдать за молодыми людьми, всецело поглощенными рассматриванием кошелька.
Феб воскликнул:
– Кошелек у вас в кармане, Жан! Да это похоже на отражение луны в воде: и видишь ее, и нет ее там! Черт возьми, да я готов пари держать, что вы насовали туда одних камешков!
– А вот полюбуйтесь, какими камешками набит мой кошелек! – хладнокровно возразил на это Жан и без дальних разговоров высыпал содержимое кошелька на ближайшую тумбу с видом римлянина, спасающего отечество.
– Фу ты, черт! – пробурчал Феб. – Большие беляки, мелкие беляки, турские монеты, парижские монеты и даже настоящие лиарды! Да это восхитительно!
Жан сохранял свой невозмутимый вид.
Несколько лиардов скатилось в грязь, и восхищенный капитан бросился было их подымать.
Но Жан остановил его:
– Стыдитесь, капитан Феб де Шатопер!
Феб сосчитал деньги и торжественно обратился к Жану:
– Знаете ли вы, Жан, что тут двадцать три парижских су! Сознайтесь, что вы кого-нибудь ограбили сегодня ночью на улице Перерезанных глоток!
Жан тряхнул своей белокурой кудрявой головой и произнес, презрительно прищурив глаза:
– На то у нас имеется полоумный братец – архидьякон.
– Ах, черт побери! – воскликнул Феб. – Вот достойный-то человек!
– Пойдем выпьем, – предложил Жан.
– Куда же пойдем, – спросил Феб, – разве в кабак «Яблоко Евы»?
– Не стоит, капитан, пойдем лучше в «Старую науку», мне там больше нравится.
– Ну ее к черту, «Старую науку». Вино лучше в «Евином яблоке». И там у самой двери вьется на солнышке виноградная лоза. Я люблю на нее смотреть, когда пью.