Мемуары госпожи Ремюза

Несмотря на замечание, высказанное на предыдущей странице, я должен по справедливости указать на ошибку Талейрана, которую он сделал, покидая министерство иностранных дел, и пожалеть о ней, особенно если он сделал это по собственному желанию, независимо от императора. Как не понял он, насколько ухудшится его положение и с какими затруднениями ему придется встретиться, чтобы изменить настроение императора относительно дел Испании или какой-либо другой страны? Ведь теряют большую силу, оставляя министерский портфель, то есть деятельность, и ограничиваясь ролью советчика. Правда, Талейран сделался тогда высшим сановником Империи, был возведен в княжеское достоинство, а, будучи настоящим вельможей, он был неравнодушен к блеску, пусть и без власти. Иначе нельзя объяснить себе эту политическую ошибку. С этого времени Талейран мог высказываться только тогда, когда его звали, и его советы могли иметь вес только тогда, когда их просили. Правда, что его преемник был человеком кротким и скромным, и Талейран, вероятно, надеялся руководить им; но Шампаньи скорее повиновался своему господину – императору, чем своему предшественнику, впавшему в немилость (П.Р.).

155

Как важный государственный сановник он получал триста тысяч франков содержания, т. е. треть миллиона, ассигнованного французским принцам. Император добавлял ему шестьсот тысяч, которые он получал, будучи консулом. Главный казначей Лебрен получал пятьсот тысяч франков.

156

Министры получали обыкновенно двести десять тысяч франков содержания; министр иностранных дел получал больше.

157

О королеве Марии-Антуанетте.

158

Шатобриан продолжал печатать в газетах отрывки из своего «Путешествия», которые читали с интересом. Они были хорошо приняты благодаря тому, что в них партийный дух соединялся с изяществом. Получалось нечто вроде маленькой войны, которую он вел с Бонапартом и которая не нравилась последнему, как всякого рода оппозиция.

159

Эта поездка в Фонтенбло представляет собой один из интереснейших эпизодов придворной жизни в эпоху Империи. Кажется, император никогда не посвящал так много времени подобной жизни, со всеми ее удовольствиями, со всем ее блеском; по крайней мере здесь, а не в каком-либо другом месте, в это время императорский двор был в первый раз настоящим двором. Во всех других местах то, что называли двором, было только парадом, церемонией, где люди фигурировали больше для того, чтобы показать свои мундиры, а не самих себя. Здесь так же, как при Людовике XIV или Людовике XV, жили общей жизнью, и, несмотря на строгий этикет и на страх перед господином, должны были проявиться естественные склонности. Тут были интересы, страсти, интриги, слабости, измены – одним словом, это был настоящий двор. Я не хочу судить о таланте автора в описании всех этих деталей и ограничиваюсь ролью издателя – делаю примечания для объяснения, а не для похвалы. Но так как публика доказала своим интересом к книге, как ценит она эти мемуары, то меня извинят, если я скажу, что отец мой предвосхитил суд общественного мнения, так как решался сравнивать произведение своей матери с самыми лучшими литературными образцами.

Вот что думал он об описании жизни в Фонтенбло: «Эта глава, не заключающая в себе никаких событий, является, бесспорно, одной из самых замечательных глав этого произведения.

В некоторых частях этой главы слишком много рассуждений, которые повторяются. Если бы моя мать пересмотрела это произведение, она сократила бы его и многое выбросила. Однако я убежден, что текст должен остаться таким, каков он есть, и что эта глава, бесспорно, заслуживает похвалы. Так же, как и у Сен-Симона, точное, основанное на наблюдении описание людей и событий, нравов, форм, поступков, отношений, – все это овладевает мыслью и как бы переносит читателя в то общество, которое описывает автор…»

160

Император родился 15 августа 1769 года, то есть ему было тогда 38 лет. О его возрасте забывали, так как все были ослеплены его славой. Но когда читаешь его биографию, то невольно вспоминаешь о том, что это был человек, и притом молодой человек (П.Р.).

161

Речь идет о Карлотте Гаццани, прекрасной генуэзке тридцати двух лет, дочери танцовщицы.

162

Мария I, его мать, была еще жива, но сошла с ума.

163