— Я прошу вас, мужчина, успокойтесь, — Катарина ступила в бизнес-класс. Язык у нее дрожал и заплетался, как у пьяной.
— Его нужно было убрать, — сказал Макар.
— Ты что говоришь? — вмешался Воронской. — Ты же убил его.
Катарина махнула ему рукой, чтобы не вмешивался, и сделала еще шаг.
— Положите нож, пожалуйста. Или вы пораните кого-то еще.
Катарина молила бога, чтобы пилоты услышали стук Веры.
Замок двери щелкнул. Вера, стоя спиной, отворила дверь и сделала спасительный шаг внутрь. Когда она обернулась, мелькнуло что-то стальное, молниеносно, как взмах меча самурая.
Хруст.
Вера вывалилась обратно в коридор. Юрген вышел за ней и выдернул топор из лица, ставшим костяным месивом.
Катарина закричала, ноги подкосились, и она оказалось на коленях.
Макар и Юрген встретились взглядами. Юрген успел лишь занести топор над головой, Макар схватил его за шею и воткнул в стену туалета, следующим движением он вонзил нож Юргену между ребер. Второй пилот выронил топор, дрогнул, как земляной червь, и затих.
Воронской запрыгнул с ногами на сидение и в растерянности пятился, словно наверху его ждало спасение. Перекувырнувшись, он свалился за спинку вниз головой и потерял сознание.
Максимов сидел в своем кабинете в Управлении ФСБ на Лубянке. Стало тихо. В темноте усиливалось ощущение одиночества и покоя. Максимову хотелось прочувствовать это хоть на мгновение, избавиться от нависших и постоянно появляющихся проблем. Вот так, без света, без зрения.
Он позвонил Долгину, услышал приближающееся к двери улюлюканье его писклявого кнопочного телефона. Долгин вбежал в кабинет с двумя зажатыми папками к груди, как спортсмен марафонец пересекает финишную ленточку. И вид у него был как после пятидесяти километрового забега. И это учитывая то, что преодолел он от силы пять лестничных пролетов.
— Я же сказал к восьми пятнадцати сделать.
Часы перелистнули двадцать третью минуту девятого.
Долгин теперь пытался отдышаться еще и с виноватым видом.
— Системщики, — выдавил он из себя, будто ему на допросе только что палец выломали. — Накосячили.
Максимова раздражало даже не то, что он опаздывал на совещание, а что он вообще должен был на него идти. Он привык отчитываться перед непосредственным начальником — руководителем Следственного управления ФСБ Кругловым. А значит, основные решения по резонансным делам принимались только с его одобрения, лежали грузом на его плечах, он и должен идти сейчас на совещание. Максимову было бы занятие ждать, да заниматься организацией работы следственных групп и экспертов. Круглов же сейчас, именно в эту минуту лежал на операционном столе в одной из клиник Израиля, а холенный хирург с серьезным видом, стоимостью в каждую вложенную тысячу долларов, копошился у него в брюхе (так и назвал его Максимов — Брюхлов) в поиске грыжи, а может чего-нибудь еще посерьезнее, учитывая как Брюхлов чувствовал себя в последние месяцы. И лежать ему там без сознания как минимум пару часов, и приходить в себя потом не меньше. Максимов вынужден тащить на себе всю полноту ответственности за обе должности и отвечать, потом придется тоже вдвойне.
— Три раза в неделю в зал, — Максимов взял папки. — И чек принесешь, или в водители пойдешь работать.