Тощий, совершенно лысый старик сидел с закрытыми глазами, как будто спал. Лицо такое рябое и темное, что казалось овалом сухой промороженной земли. Соня почему-то вдруг вспомнила о вырезании следа, древнем магическом приеме ведьм.
Музыка стихла. Чан опустился на корточки возле кресла и застыл в неудобной позе, преданно глядя на хозяина снизу вверх.
– Добрый день, фрейлейн Лукьянофф, – произнес старик по-немецки, не открывая глаз. – Позвольте представиться. Эммануил Хот. Вы можете сесть.
Голос оказался неприятный, высокий и глухой, какой-то слегка придушенный. Рядом не было ничего, ни стула, ни табуретки, только голая белая палуба. Она качалась, уходила из-под ног.
– Здравствуйте, господин Хот, – ответила Соня по-русски, – сесть я, к сожалению, не могу. Некуда.
– Госпожа сесть как Чан, госпожа не говорить совсем русски, никогда при хозяин не говорить русски. Госпожа сесть как Чан! – маленькая цепкая рука ухватила Соню за куртку и потянула вниз.
– Я не зэк, чтобы сидеть на корточках, – сказала Соня.
Замшевые сморщенные веки разжались. Сизые, в красных прожилках глаза уставились на Соню. Он разглядывал ее так, словно она была неодушевленным предметом. Наконец произнес:
– Фрейлейн Лукьянофф, я не понимаю по-русски и прошу вас говорить со мной по-немецки или по-английски. Чан, кресло!
Слуга вскочил и убежал. Опять заиграла музыка, первые аккорды Девятой симфонии. Старик закрыл глаза, лицо его выразительно задвигалось, словно он подпевал про себя.
Соня подошла к самому борту и стала смотреть на воду. Боль стихла, осталась только легкая тошнота. Сырой соленый ветер трепал волосы, проникал под куртку, под свитер. Соне на миг показалось, что она уже в воде, страшный холод прожигает насквозь, дышать невозможно, сердце колотится сначала безумно быстро, а потом все медленней, глуше. Она спрятала руки в рукава, стиснула запястья. Ледяные пальцы ничего не чувствовали.
Вернулся Чан. Вместо кресла он принес складной брезентовый стульчик.
– Госпожа изволь, садись. Великая честь садись при хозяин, великая честь, госпожа благодарить хозяин за милость!
– Послушайте, Чан, отстаньте вы от меня, наконец, – сказала Соня, – надоел, честное слово!
– Чан любить госпожу, Чан советуй хороший совет!
– Что ты там шепчешь, Чан? – спросил хозяин.
Слуга грохнулся на колени и заговорил по-немецки, плачущим противным голоском:
– Чан ничего не знай! Чан хочу как лучше, советуй хороший совет, Чан обожать великий хозяин, Чан предупредить госпожа, только предупредить, чтобы не гневал хозяин! – Он принялся ползать вокруг кресла на коленях.
Музыка заиграла громче, торжественней. Костлявые коленки Чана глухо стучали о палубу, и стук странным образом совпадал по ритму с аккордами симфонии. Это напоминало какой-то древний ритуальный танец. Бедняга плакал, стонал, всхлипывал, голова дергалась, из носа потекла тонкая струйка крови. Соня вдруг заметила, что хозяин улыбается и размахивает руками, как дирижер.
Несколько капель крови упало на белоснежные доски палубы. Чан тут же достал из кармана салфетку и принялся суетливо вытирать пятна. Хозяин в последний раз выразительно взмахнул руками и произнес:
ebooksa