Misterium Tremendum. Тайна, приводящая в трепет

22
18
20
22
24
26
28
30

– Никого я не осуждаю. Каждый выживает, как умеет.

– Я не хочу оправдываться, просто вы должны знать. Если бы я не сделал этого, вас бы арестовали.

– За что?

Федор хотел спросить ее о есауле, но не решился.

– Не за что, а почему. Потому, Танечка, что время такое. Нет выбора, у меня, у вас, у Михаила Владимировича. Нет, и все. Они пришли надолго. Одолеть их некому.

– Как же некому, когда идет война?

– Она скоро закончится, они победят.

– Конечно, победят, если все перейдут на их сторону. Вы уже перешли, теперь очередь за папой, да? Зачем вы его втягиваете? Неужели нельзя пощадить?

Голос ее звучал глухо, безнадежно. Федору не удавалось поймать ее взгляд, она смотрела в пол. Казалось, еще немного, и она потеряет сознание. Он понимал, что дело не в голоде. Семья питалась скудно, но все-таки благодаря его стараниям не голодала. Таню сжигала изнутри тоска. Все в этой новой жизни было ей противно, и в свои двадцать лет она не видела для себя никакого приемлемого будущего. Он обнял ее и зашептал на ухо:

– Танечка, потерпите, ради Миши, ради папы, Андрюши.

Она не пыталась вырваться из его рук, наоборот, уткнулась лицом ему в плечо и забормотала сквозь слезы:

– Федя, я не могу больше, мне страшно, тошно, противно жить. Я понимаю, вы делаете для нас все, что можете, простите меня.

– Вы ни в чем не виноваты, Танечка, держитесь, прошу вас, я придумаю что-нибудь, только дайте мне время. И папу не осуждайте, ему и так тяжело.

Скрипнула дверь, послышались вкрадчивые шаги. Таня вздрогнула, отстранилась. Федор оглянулся. За спиной у него стоял Смирнов.

– Товарищ Агапкин, мое почтение. – Круглая физиономия расплылась в лакейской улыбке. – Еле нашел вас. Мне доложили о вашем приходе. Милости прошу ко мне в кабинет. Как Владимир Ильич себя чувствует?

– Лучше. Значительно лучше. Разве вы газет не читаете?

– Разумеется, читаю, однако хотелось бы знать, так сказать, из первых рук. Чайку не желаете ли? Товарищ Данилова, вас тоже, милости прошу.

Именно от Смирнова исходили так называемые сигналы, доносы на Таню, о которых говорил Бокий. Но не только от Смирнова. Доносов было много, кольцо сжималось.

Разумеется, перед товарищем Агапкиным главный врач юлил, вилял хвостом. От Федора пахло властью. Смирнов заметил, как они с Таней стояли обнявшись, теперь он и на Таню смотрел особенным взглядом, снизу вверх, хотя был выше ее на голову.

Федор однажды уже пытался говорить с Семашко об этом Смирнове. Известно было, что он вовсю спекулирует госпитальным имуществом, медикаментами, бельем, дровами. Семашко небрежно бросил: разберемся. Но ничего не изменилось. Смирнов все так же руководил лазаретом, занимал кабинет Михаила Владимировича и отлично себя чувствовал.