– Вы имеете в виду ту несчастную слепую женщину, на которую они все свалили?
– Помните, вы спрашивали, чем так пахнет? Именно в тот вечер, третьего сентября, Фанни Каплан расстреляли, а потом сожгли труп и развеяли пепел.
– Почему это сделали так поспешно, прямо на территории Кремля?
– У них не было времени. Дзержинский вернулся из Питера. Свердлов не хотел, чтобы состоялась их встреча, чтобы Феликс успел допросить Каплан.
Михаил Владимирович тихо присвистнул.
– Поразительно. Мне не приходило в голову, что там, внутри их шайки, все так сложно и запутанно. Мне казалось, они все заодно.
– Нет, вовсе нет. Они боятся друг друга больше, чем внешних своих врагов. Довольно часто они друг друга убивают. Володарский, Урицкий. Это их работа.
– Да, надо отдать им должное, работа блестящая. Но все-таки я не понимаю. Они расстреливают тысячи людей, в Серебряном Бору, в Сокольниках. Трупы зарывают в братских могилах или развозят по больницам, бросают во дворе. Теперь уж даже брезентом не прикрывают. С чего это вдруг понадобилось жечь труп этой несчастной женщины, да еще у себя под окнами?
– Чтобы исключить возможность эксгумации. Никто не должен узнать о ее слепоте, глухоте, о том, как она выглядела. Никто, никогда. Она случайный человек. К тому же сумасшедшая. Она была влюблена в некоего террориста, фамилия его Гарский, из-за него она попала на каторгу шестнадцатилетней девочкой, многие годы его любила. Этот Виктор Гарский – близкий знакомый Свердлова. Вот и возникла блестящая идея. Фанни передали весточку от Гарского, будто он назначил ей свидание на Серпуховке, у завода Михельсона. Она просто стояла за воротами и ждала. Еще был человек, который выстрелил в воздух. Матрос Протопопов, левый эсер. Не знаю, что они соврали ему, да это и не важно. Его сразу схватили и убили. Он сумасшедшим не был, хотя пил крепко. Кстати, во время так называемого левоэсеровского мятежа именно он разоружил Дзержинского в штабе Попова.
– Мятеж, вероятно, тоже был инсценировкой?
– Ильич тем и силен. Лучший способ контролировать события – это создавать их, разыграть по собственному сценарию, чуть опережая реальность.
– Да, в уме и силе ему не откажешь. Но ведь он болен, он долго не протянет, и ты это знаешь лучше меня.
– В том-то и дело. Он болен, и вы ему нужны. Вы нужны ему, а он вам. Я говорил вам про списки.
– Я был в списках?
– Не вы. Таня.
Михаил Владимирович замолчал надолго. Федор не торопил его с ответом, не решался заговорить первым. Он и так уж наболтал слишком много. Каждая сказанная фраза могла стоить головы им обоим. Когда переходили Тверскую, профессор вдруг пробормотал чуть слышно:
– Собственной старой шкуры мне, допустим, не жаль, но жизни моих детей и моего внука для меня несопоставимо дороже любой, самой правдивой правды, самой истинной истины, – он поднял голову и добавил уже громче, отчетливей: – Стало быть, так. Ну что ж, Федя. Когда я должен приступить к работе? Мне самому надо туда явиться?
– Дадут автомобиль с водителем, чтобы в любое время суток вы могли приехать. Сегодня выпишут для вас постоянный пропуск, водитель привезет его. А вы к завтрашнему утру подготовьте список, что нужно для лаборатории.
Доктор Макс говорил почти без акцента и несколько раз тревожно оглядывался, словно не хотел, чтобы кто-нибудь их тут увидел и услышал.
ebooksa