Misterium Tremendum. Тайна, приводящая в трепет

22
18
20
22
24
26
28
30

– Ну, так как же насчет чайку? И сахарок есть настоящий, и сальце украинское, – Смирнов подмигнул, оскалил в улыбке золотые клыки.

– Спасибо. У меня мало времени. – Федор взял Таню за руку и вывел из приемного отделения.

– Так все равно товарищ Свешников оперирует, вам ждать придется. Или, может, вызвать его, если времени нет? – прозвучал позади голос Смирнова.

Федор ничего не ответил. Вместе с Таней они вышли в госпитальный двор.

– Конечно, еще бы не тошно под началом такой скотины, – сказал Федор и закурил. – Не надо вам больше здесь работать.

– А что же делать?

– Жить, Танечка. Учиться в университете, растить Мишу. Я уже сказал вам, выбора нет. Пока, во всяком случае.

– Федя, я боюсь задавать вам вопросы, но хотя бы можете сказать – им папа нужен как врач или они знают о препарате?

– Врачи им позарез нужны. Для себя они хотят настоящих врачей, профессионалов. О препарате они знают и весьма им интересуются. Честно говоря, если бы не препарат, вряд ли мы все были бы живы сейчас.

– Ого! Даже так?

– Именно так. Но только вы сразу, сию минуту, забудьте то, что я сказал, хорошо?

– Конечно. Я понимаю. Тем более что препарата все равно уж нет больше. Комиссар Шевцов всех крыс перестрелял, склянки побил.

– Да, я знаю. Препарата нет, однако миф остался, и вряд ли стоит разрушать его.

– Вы думаете? – Таня быстро, странно взглянула на него и отвернулась – Стало быть, эти товарищи убивают всех вокруг, а сами желают жить вечно? А, вот и папа.

Михаил Владимирович шел по аллее, подволакивая ноги, низко опустив голову. Федор знал эту его особенную походку. Когда профессор терял больного, он как будто старел сразу лет на десять. Не сказав ни слова, он взял у Федора папиросу, глубоко затянулся.

– Перестань себя изводить, папочка, – Таня обняла его и поцеловала. – Ты же сам говорил, что там все безнадежно.

– Было бы безнадежно, я бы не стал резать, – пробормотал Михаил Владимирович и выпустил дым из ноздрей. – Сердце остановилось, прямо на столе. Просто выключилось, здоровое в общем-то сердце. Человеку тридцать четыре года. Ему бы в деревню. Молоко, яйца, свежий воздух. Авось бы еще лет сорок прожил.

– Больной с туберкулемой в правом легком, – объяснила Таня Федору, – истощен был страшно, капсула могла вскрыться в любой момент, и началась бы скоротечная чахотка.

– Мгм. Теперь уж не начнется, – профессор тяжело вздохнул. – Ладно, Федя. Я так понимаю, ты приехал за мной? Там по-прежнему жаждут чудес? Надо бы им объяснить, что я не волшебник.

Таня вернулась в лазарет, у нее еще не закончилось дежурство. Федор и Михаил Владимирович пешком пошли до Второй Тверской. Путь был долгий, на улице они могли говорить спокойно, никто их не слышал.