Паруса судьбы

Ниже указывалось место и время, куда следовало снести секретные бумаги.

Лицо Коллинза схватилось землистостью, вокруг глаз залегли теневые круги, словно там притаилась ночь и противилась уходить. Старый пират с усилием облизал давно сожженные ромом до кровистого цвета губы.

За ручьем послышались выкрики Жюльбера и следом истошный ор. Гулкое эхо аукнуло в чаще. Крик метнулся в сторону, затем в другую… Но, не вызрев покоища, забился о мшистые стволы и со звериными всхрипами стих, как если б захлебнулся молчаливой водой.

Капитан онемел. Под правым сапогом простонала оторванная половица. Предсмертный вопль бретонца еще долго грыз ухо, хотя вокруг уже царило безмолвие, нарушаемое лишь треском крыльев неведомой ночной птицы.

− Дьявол! − горбатый нос Коллинза был усеян бисером пота.

Тьма чужого берега показала когти. Не отрывая взгляда от окна, старик вытащил из-за пояса оба мобежских пистолета. Бледный, точно порожняя бутыль, он чуял сединами: кто-то сильный схватил его глотку акульей хваткой, и хватка сих челюстей была мертвой.

* * *

В аспидном провале распахнутого погреба влажно блестели белки каторжника.

− Вылезай!

Гаркуша безропотно подчинился приказу и с воровской ловкостью выкарабкался наверх. Было видно, что и его, дебелого мужика, пощупал за ляжки страх.

− На, держи, − Коллинз протянул Гаркуше один из заряженных пистолетов. Раскострил факел и бросил через плечо:

− Навестим Жюля… Соскучился он без нас. Эй, двигай ногами, сынок.

Глава 12

− Враки! Нынче же фрегат примешь! Клянусь честью, удружу тебе − век помнить будешь. Маневры − м-м-м, песня, Бог свидетель, дорогой Андрей Сергеевич! У тебя славно, но у меня душевнее будет… Крестом клянусь, в три минуты, как невесту, в паруса одену «Орлика», глазом не успеешь… ик… моргнуть! Но прежде, тс-с-с! − Черкасов крепко обнял Андрея и влажно шепнул ему в ухо: − По последней. Еще раз предлагаю за процветание флота Российского и за Отечество, брат Преображенский. Как?

Затем тряхнул каштановым коком, на щеках заиграли ямочки.

Рука в белом с золотом манжете круто с ног на голову опрокинула бутылку.

Лимонный хрусталь шампанского запузырился, зашипел ужом в бокалах. Взыгралась снежная пена, сползла по стеклу фужеров и искрящимися копьями упала на вишневую скатерть.

«Эх, счастливы дети, − частенько любил говаривать Андрей, − они не ведают, что такое богатство и нищета».

Скудно жил Преображенский, однако нынче раскошелился. Кутил, как бывалоче в Петербурге.

Бражничали офицеры третий день кряду, после того, как с радостной вестью из командирского дома объявился Черкасов. Намолчавшись за долгое плавание, он открыл шлюзы. За звоном бокалов беседы-разговоры велись нараспашку, до слез: помянули не раз Алешку Осоргина, перемыли наново кости старику Миницкому.