Леонтий Византийский. Сборник исследований

Эти существенные дополнения, надеемся, дадут нам возможность сделать правильную оценку вообще всей литературной деятельности нашего автора.

Глава 2

Общий взгляд Леонтия на значение библейских и святоотеческих свидетельств. Состав Библии — Ветхого Завета и Нового Завета — по Леонтию и ссылки на Священный текст в его сочинениях. Леонтий как толкователь Священного Писания. Мнение Леонтия о Свв. Отцах-писателях. Ссылки на их сочинения в трудах Леонтия. Четыре сборника (флорилегия) таких извлечений из Свв. Отцов. Состав каждого из них. Заключения, вытекающие из этих флорилегиев: Леонтий заимствует больше всего из трудов свт. Кирилла Александрийского и Каппадокийских Отцов, хотя не обходит вниманием и других Восточных и Западных писателей. Отношение Леонтия к папе Льву. Упоминание неизвестных писателей. Принципы, которым следовал Леонтий в своем пользовании Библией и патриотической литературой. Это пользование упрочивает значение трудов Леонтия и повышает оценку их автора.

Лучшим показателем того, что Леонтий Византийский не является рационалистом-философом в исключительном смысле этого слова служит широкое пользование им в своих сочинениях Священного Писания и патриотической литературы. Так, по-видимому, он не увлекается рациональными доводами при обсуждении богословских истин тем не менее конечное решение и заключение автора всегда опирается и утверждается на свидетельствах Слова Божия, или Библии, и на мнениях Святых Отцов. Αἱ θεῖαι γραφαὶ καὶ ἅγιοι πατέρες «Божественные Писания и Святые Отцы» [1225] — вот последняя инстанция, к котором наш автор неизменно апеллирует на протяжении всех своих трудом вот самый надежный критерий истины, которым он проверяем ими свои суждения. В одном месте он выражается так:

«Не доказанное естественным рассуждением (φυσικῷ λόγῳ) и не подтвержденное свидетельством писания (γραφικῇ μαρτυρίᾳ) есть фикция (πλάσμα) говорящего, недостойная никакого доверия и нечестивая». [1226]

Таким образом, рациональное исследование в богословии для Леонтия является начальным и вспомогательным методом достижения истины, который постольку и имеет значение, поскольку всё добытое им находит себе подтверждение в библейском учении и и учении Отцов Церкви.

Считая Священное Писание главным и самодовлеющим источником истины, Леонтий относится к его содержанию с подобающей осторожностью и строгой разборчивостью. И прежде всего он прямо не решительно отрицает всякие апокрифические книги в Библии.

«Те (манихеи) признают некоторые новые книги, как например, евангелие от Фомы и Филиппа, которых мы не знаем. Из-за них и Свв. Отцы постановили, какие книги нам нужно принимать». [1227]

Леонтий хочет знать в Библии только τὰ ἐκκλησιαστικὰ βιβλία «книги церковные», то есть Библию каноническую, одобренную правилами церковных соборов. [1228]

«Из этих книг одни Ветхого, другие Нового Завета; Ветхим же мы считаем бывший пред явлением Христа, а Новым — после Его явления. Книг Ветхого Завета 22, из которых одни — исторические, другие — пророческие, третьи — учительные, четвертые — псалмопевческие (πρὸς τὸ ψάλλειν γενόμενα). Исторических книг двенадцать: Бытие, Исход, Числа, Левит, Второзаконие, это — Пятикнижие (ἡ Πεντάτευχος) Моисеево. [1229] За ним следуют книги: Иисуса Навина, Судей, Руфь, четыре книги Царств, соединенные в две книги. [1230] Одиннадцатая книга — Паралипоменон, двенадцати — Ездры. Пророческих книг пять: Исаии, Иеремии, Иезекииля, Даниила и 12 пророков (τὸ Δώδεκαπρόφητον). Учительных книг четыре: Иова, которую некоторые считают написанной Иосифом, Притчи Соломона, Екклезиаст и Песнь Песней, — они принадлежат Соломону. После этих книг следует Псалтирь». [1231]

Таковы 22 книги Ветхого Завета. Это так называемый раввинский (масоретский) кодекс, исчисляемый священным числом букв еврейского алфавита. Благодаря такому исчислению у Леонтия книга Неемии и Есфирь остались совершенно не упомянутыми. Для книг неканонических в этом кодексе совсем не нашлось никакого места. Впрочем, такое исчисление канонических книг и совершенное опущение книг неканонических — явление обычное для писателей древней Церкви. У кого из этих последних Леонтий мог заимствовать данный кодекс? Всего естественнее, конечно, думать, что у свт. Епифания Кипрского, на которого он ссылается в своем перечислении ересей. [1232] Однако в сочинениях свт. Епифания число канонических книг определяется различно, то 22, то 27; затем, книгу Есфирь он включает в кодекс, чего не делает Леонтий. [1233] Потому, нам думается, безошибочнее будет допустить, что Леонтий взял свой кодекс канонических книг у свт. Григория Богослова, [1234] который в стихотворном произведении О подлинных книгах Богодухновенного Писания приводит то же число книг, что и Леонтий. Если это действительно так, то здесь мы имеем еще один факт зависимости нашего автора от Каппадокийских Отцов. С другой стороны, у Леонтия встречается два раза цитата из пророка Варуха, [1235] стало быть, наш автор в практическом употреблении держался более широкого состава библейских книг, чем тот, который перечисляется им в кодексе.

Что касается книг Нового Завета, то их состав у Леонтия совершенно совпадает с настоящим определенным и утвержденным соборами составом, то есть 27 книг. Здесь значится и Апокалипсис св. Иоанна. [1236] У Григория Богослова нет упоминания об Апокалипсисе. На каком же авторитете наш автор мог основываться в этом своем зачислении в канон Апокалипсиса? Всего вероятнее, конечно, — на установившемся в то время Предании Церкви, которое шло преемственно от апостольских времен и было не раз зафиксировано церковными писателями. [1237] Почти все перечисленные книги, в особенности же новозаветные, Леонтий многократно цитирует на страницах своих сочинений. Это цитирование у нашего автора вообще очень обильно. У него нередко можно встретить целые страницы, заполненные почти одними библейскими текстами. [1238] Иногда автор говорит словами Священного Писания и приводит те или другие тексты, но не делает определенных ссылок или указаний на те книги из которых он делает заимствования. [1239] Это ясно показывает, как глубоко он проникся священно-библейским духом, какой насущной потребностью стало для него подтверждение своих мыслей словами Священного Писания. С этой точки зрения труды Леонтия запечатлены поистине тем святоотеческим характером, который носят на себе сочинения Александрийских и Каппадокийских Отцов. Это же лучше мимо свидетельствует и о несправедливости обвинений Леонтия в исключительном рационализме и схоластицизме: все такие обвинения опровергаются доказанным библеизмом нашего автора.

Относительно толкования (экзегезы) Леонтием Священного Писания нужно сказать, что в эту область он вообще далеко не заходил, так как никогда не ставил себе специально-экзегетической цели по подобию более ранних Отцов, составивших толкования не только на отдельные места, но и на целые книги Священного Писания. Не будучи специалистом-экзегетом, Леонтий и в отдельных случаях толкования предпочитал опираться на авторитет известнейших Отцов Церкви. Однако нельзя думать, что Леонтий проявил в данном случае свою слабость и несостоятельность в толковании Священного текста, но более всего, конечно, столь присущее ему смирение и желание принести наибольшую пользу своим читателям. А такая польза, несомненно, могла получиться только в том случае, когда устранялось личное мнение по предложенному вопросу и разъяснение его предоставлялось безусловно авторитетным лицам. Так, при изъяснении Пс 29:10 Что пользы в крови моей, когда я сойду в могилу (εἰς διαφθοράν) Леонтий тотчас прибавляет:

«Надпись же псалма и весь его контекст учит нас понимать, что в псалме таинственно (μυστικῶς) прообразован Христос согласно изъяснению богословов (κατὰ τὴν τῶν θεολόγων ἐξήγησιν)». [1240]

Доказывая на основании Священного Писания необходимость признания тленности тела Иисуса Христа во все время Его земной жизни против афтартодокетов, [1241] наш автор ссылается затем на свт. Василия Великого, а именно на то, что и он так толкует процитированные им места Священного Писания, то есть что тело Господа нашего имело все признаки обычного человеческого тела, нуждалось в подкреплении и восстановлении жизненной и чувствующей силы (τὴν ζωτικὴν καὶ αἰσθητικὴν δύναμιν) посредством принятия пищи, питья, сна и т. д. [1242] Из-за отсутствия самостоятельного истолкования библейского текста и сравнительно небольшого круга примеров этого у Леонтия трудно сказать что-либо определенное относительно того школьного направления, к которому его можно причислить в качестве библейского толкователя. Судя же по тому, что Леонтий имеет обыкновение в своих толкованиях опираться на авторитет свтт. Василия Великого и Григория Богослова, нужно думать, что он, подобно Каппадокийским Отцам, не держался, строго говоря, ни александрийского аллегоризма и символизма, ни антиохийского реализма и буквализма, а — истинной середины между тем и другим. В трактате Capita Triginta есть такое место, из которого нетрудно понять всю справедливость сделанного нами заключения. В этом месте приводится много цитат из различных книг Священного Писания для доказательства той истины, что Христос должен быть исчисляем только в двух природных частях: Божестве и человечестве. И вот, с одной стороны, Леонтий говорит о составе человеческой природы из тела, души и духа (ψυχὴν καὶ σῶμα καὶ πνεῦμα) согласно с Александрийцами, с другой же стороны, он признает и различие в единстве и в исчислении разделяемых частей (например, и один день разделяется на 12 часов, и весь Закон Божий — на две главных заповеди), что уже согласно с Антиохийцами. [1243] Для такого совмещения синтетического (Александрийского) и аналитического (Антиохийского) метода Леонтий указывает даже основание в Священном Писании, которое говорит: (Бог) соделавший из обоих одно... дабы из двух создать в Себе Самом одного... и примирить обоих (Еф 2:14–16). [1244] Обобщая свою мысль, автор так заключает данное место: ни в Священном Писании, ни у Свв. Отцов нет разного смысла в различном обозначении, но скорее всего тот же смысл находится в каждом из них, который открывается и в различном обозначении всех их (τῇ ἐκ πάντων τούτων διαφόρῳ σημασίᾳ). [1245] Отсюда и мы вправе прийти к заключению относительно Леонтия как толкователя Священного Писания, что он выработал себе свой собственный, синкретический метод толкования, позволявший ему с одинаковым умением и пользой для богословской науки следовать буквализму и не пренебрегать аллегоризмом, прибегать к точному анализу текста и пользоваться его синтезом.

Нисколько не менее, но даже и еще более, чем Священным Писанием, наш Леонтий пользуется в своих трудах творениями Свв. Отцов и церковных писателей вообще. Его взгляд на этих последних и на их произведения самый чистый и возвышенный. Он называет Свв. Отцов чудными советниками Св. Духа. [1246] Свв. Отцы все согласны друг с другом и не могут противоречить себе и друг другу, потому что они не сами говорили, но Дух Отца был говорящим в них. [1247] Поэтому ясно, что кто не признает Отцов, славных и известных в Церкви, тот противится повелению Божию. [1248] Такое высокое понятие о Свв. Отцах и сознание такого важного значения их писаний и побуждает Леонтия постоянно прибегать к авторитетам этих богомудрых мужей. [1249] Леонтий не только не скрывает, но намеренно выставляет на вид свое пользование писаниями Отцов, он гордится, можно сказать, своим согласием с ними. «Из того, что я сказал, ничего нет моего, — громко заявляет он, — а все это я получил от Отцов». [1250]

Широта пользования трудами Отцов у Леонтия измеряется не только тем, что он каждое свое положение старается обосновать на изречениях Свв. Отцов Церкви, но и еще более составлением особых сборников святоотеческих изречений, или так называемых флорилегиев. Таких флорилегиев у Леонтия четыре: по одному — при каждой из трех книг сочинения Contra Nestorianos et Eutychianos и один самый большой при сочинении Contra Monophysitas. В издании Миня мы имеем изданный в полном виде только последний флорилегий, а первые три изданы с большими опущениями против манускриптов и латинских изданий. [1251] Об этом сокращении в тексте Патрологии Миня сделаны соответствующие оговорки [1252] иногда с мотивировкой такого рода: minuendi voluminis gratia, то есть «для уменьшения издания», [1253] или — что опущенные места из писателя могут быть найдены в полном собрании его трудов. [1254] Издание Миня в этом отношении представляет собой значительные неудобства, лишая исследователя возможности составить правильное понятие обо всех источниках его ученой работы или, по крайней мере, создавая такие Затруднения, превозмочь которые далеко не всякий в состоянии. Такой недочет в издании Миня, конечно, и побудил Юнгласа составить в своей работе подробный список авторов и выдержек из них, помещенных в первых трех флорилегиях Леонтия [1255] с указанием тех мест и Миневском издании или других кодексах, где данные цитаты находятся среди общего собрания трудов известного автора. И мы считаем не только не бесполезным, но и весьма целесообразным делом — составление такого списка, а потому и даем его.

Первый флорилегий составлен из цитат следующих авторов:

1) свт. Василия Великого: из его посланий к Терентию, Амфилохию, соборного послания, [1256] из книг против Евномия; [1257]

2) свт. Григория Назианзина, [1258] из послания к Кледонию, [1259] из Апологии, [1260] из Слова на Пасху [1261] и о Сыне; [1262]