– А это не провокация?
– Вряд ли. Парни хорошие.
Ревкомовская пятерка должна была общаться на-ходу. Заседаний не было. С цеховыми комитетами совещались тоже на-ходу. Протоколы не велись. Только важнейшие постановления партии излагались и зашифрованном виде. Подлинные документы мог видеть кто-либо один из пятерки. К восстанию завод готовился три месяца.
На площадка второго этажа Берг должен был встретить Ласточку. Ее не было. Что же могло задержать ее в дозоре у лавки? Это опять сильно встревожило Берга. Несомненно, происходило что-то неладное. Ласточка ведала гаражом. В ночь восстания из пятидесяти грузовиков должны были быть мобилизованы все, а для этой цели двадцать шоферов должны были быть разогнаны и арестованы вторым отрядом. Ласточка не пришла несмотря ни то, что была аккуратнее всех. Не задержали ли ее в гараже?
Берг вышел на улицу. У наружной калитки, вернее в ста шагах от нее, должен был находиться и курить папиросу Толстяк (кличка четвертого члена ревкома). Курение должно было означать, что расстреляны три предателя, предавшие Кочубе почти весь центр первого отряда, лишив его лучших организаторов и командиров. Это были: бывший социал-демократ Ней, пробравшийся в коммунистическую партию Ворт и беспартийный Коневич. Их разоблачила Ласточка, а рабочий революционный трибунал должен был еще вчера ночью судить их за оврагом, где предатели находились под арестом в железнодорожной будке.
Огорченный отсутствием Ласточки, Берг, волнуясь, вышел с заводского двора, чтобы увидеть курящего Толстяка, но почувствовал, что и Толстяка на условленном месте не окажется.
Толстяка, действительно, не было.
Берг не знал, по каким причинам отсутствуют Ласточка и Толстяк, но сердцем чуял, что причины эти разные.
Недалеко от того места, где должен был быть Толстяк, как ни в чем не бывало, точно так же, как давеча, разгуливал Боб.
Берг почувствовал знакомую боль в груди, особую боль, смешанную с чем-то вроде удушья. Эту боль вызывало поведение сына.
Улица не была освещена. На мостовую ложились только отблески от широких освещенных окон завода.
На повороте показался автомобиль. Это был полицейский автомобиль, приехавший за Кочубой. Автомобиль остановился у заводской калитки. В машине находились два жандарма и одни в штатском.
Кроль и остальные арестованные, повидимому, до глубокой ночи будут находиться где-нибудь на заводе, как это обычно практиковалось, а ночью будут увезены. Жандармерия избегала часто возить арестованных через рабочий поселок.
Однако предпринял ли что-нибудь Виктор? Решил ли он отбить товарищей? Почему никто не следит за движением на улице, за передвижением Кочубы? Впрочем, вероятно, товарищи делают свое дело. Люди Виктора не подведут и ничего не прошляпят.
Боб, заметив отца, отошел в тень, но не ушел. Берг тоже отошел в сторону и следил за машиной Кочубы.
Через несколько минут Кочуба вышел в сопровождении сына владельца завода, фашиста, совершеннейшего мерзавца, всего только год назад щеголявшего либеральными и даже левыми фразами.
«Обидеть так, чтобы обиженный не мог обидеться», – вспомнил Берг изречение Кочубы.
«Пожалуй, это верно, – подумал Берг, – несомненно, мы тебя именно так и обидим».
Кочуба сел и машину. Хозяйский сын и несколько охранников из комендатуры, вышедшие провожать палача, вернулись на заводский двор. Машины странно медленно двинулась к поселку. Удивительно медленно!
«Где же Ласточка и Толстяк? – беспокоился Берг. – Где Боб? Что происходит с этим мальчиком? Неужели он все поджидает Анну?»
ebooksa