Эпизоды будущей войны,

22
18
20
22
24
26
28
30

– Я не очень большой военный специалист, но мне кажется, что любая современная военная борьба, несмотря на большую военную технику, авиацию, химию и так далее, все же становится позиционной. Молниеносные победы не часты. Фашисты рассчитывают на молниеносность, и их всегда бьют. Мы должны подготовиться к длительной обороне. Думаю, что не будешь возражать против трехмесячного запаса продовольствия?

– Ну, конечно, нет. Это предусмотрено и планом.

Виктор улыбнулся и сказал:

– А я приготовил, в общем, на четыре – четыре с половиной месяца…

– Хорошо, – сказал Берг. – Ты молодчина, Виктор, – и вышел из будки.

О Викторе он не беспокоился – это был настоящий человек. Побольше бы таких!

На улице было пустынно. Рабочие прошли.

Боба тоже не было. Мысли о Бобе опять смутили Берга. Здесь, несомненно, вьется какой-то клубок. Боб знает о восстании. Несмотря на свою испорченность, он все же честный мальчик. Не может быть, немыслимо, чтобы он был замешан в грязных делах. Это было бы чудовищно. Но неужели он тут околачивается только ради девки? Чёрт ее разберет, нынешнюю молодежь!

В поселке было оживление. У лавочек и у калиток стояли группы. Говорили об арестах. Очевидно, смена разнесла свежую весть об аресте Кроля и других.

– Горе, горе нам! – голосила женщина с ребенком на руках. – Коммунисты затевают восстание! Мы будем перебиты в один час! Это сумасшествие!

Ей горячо возражали. Берг по дороге домой встречал и подсылал пропагандистов. Надо было спешно прекратить контрреволюционную агитацию.

Он спешил домой. Ласточка зайдет к нему, если не могла быть на заводе. Она с группой товарищей следила за Кочубой и его головорезами. От ее наблюдений зависит многое.

Берг ощущал на душе какую-то муть. При всей, своей революционней стойкости он иногда смущался от мелочей. Вот эта женщина с ребенком на руках, жена рабочего. Сколько средневековой, темной энергии в выпяченных губах, сколько трусости, шкурной боязни за нищенское свое существование в грязной конурке среди полуголодных детей… Но дело не в ней. Сколько их еще, рабов, которых надо будить, учить, просвещать… Огромная работа предстоит!

Или вот скверик. Кто эти парочки, которые не отлипают от скамеек? Тоже молодые рабочие и работницы. Ведь они знают о предстоящем восстании. Не могут не знать. Ведь сотни их товарищей – разных партий, но единого антифашистского фронта – состоят в отрядах, знают, где хранится оружие, они готовы по первому зову вооружиться и ринуться в бой. А эти?..

По улице проскакал всадник. Вдруг задержался, точно в раздумья, повернул лошадь и поскакал обратно, поднимая пыль. Куда это он? И кто он?

Из церкви вышла группа вооруженных фашистских гвардейцев. Они прошли по направлению к кинематографу. Кто же остался в церкви? Знают ли об этом Виктор и другие, кому надлежит знать?

Что-то готовилось… Не будет ли эта ночь началом боя?

Вечер был теплый. С пруда несло приятной свежестью. Бергу хотелось побродить. Но было не до этого.

Недалеко от дома он встретил Боба. Боб явно шел к нему навстречу. В движениях сына было что-то ему несвойственное – серьезность, напряженность. Отца он поджидал на противоположной стороне от дома и поманил его рукой.

– Вот что, отец, – сказал он, – не иди домой. Дома у нас поджидает тебя Толстяк с тремя неизвестными. Один из них две-три минуты беседовал с Анной, когда она выходила с завода, а другой стоял за углом, когда проезжал Кочуба… Из машины Кочубы выскочил штатский и в течение полуминуты у них тоже был разговор…