Люди на войне делятся на четыре вида: одни не испытывают страха, другие стараются не показывать, что им страшно, третьи боятся, но делают, что должны, и четвертые – трусы. В его войске имелись лишь представители первых трех – прочих изгоняли, или они уходили сами, или вскоре погибали. Почти все здесь были закаленными бойцами, многократно проверенными в бою, он мог доверить им свою славу и самую жизнь. И когда люди эти убеждались, что их начальник способен на совесть делать свое дело, они готовы были идти за ним хоть в пекло.
– Помните, я буду смотреть на вас, – настойчиво повторил он.
Меж тем обе части отряда уже собрались – каждая на своем месте: Минайя со своими людьми – в лощине, те же, кому предстояло ударить на основные силы мавров, выстроились в колонну за знаменем дома Виваров. Бермудес, уже в седле, вытащил знамя из кожаного чехла, упер древко в стремя, развернул полотнище с полосой наискось по зеленому фону. Второй племянник, Фелес Гормас, тоже держался поблизости, облизывал кончиком языка потрескавшиеся губы, готовясь после приказа поднести к ним свой рог и протрубить сигнал к атаке.
Руй Диас вдел левую ногу в стремя и грузно – много железа сейчас было на нем – перенес тело на седло, поудобней устраиваясь на его гладкой кожаной подушке. Принял от Диего Ордоньеса копье и вставил конец древка в особую петлю на правом стремени. Натянул поводья, и на славу выезженный боевой конь нетерпеливо заплясал под ним, чуя близкую схватку.
– Я буду смотреть на вас! – в последний раз громогласно провозгласил Руй Диас.
Он дал коню шпоры, и тридцать два воина осенили себя крестным знамением.
VII
Руй Диас с высоты седла, спрятавшись за толстым деревом на краю дубовой рощи, мог видеть бо́льшую часть старой римской дороги. Она полого и прямо спускалась с предгорий, и от дубняка ее отделяла заросшая пустошь шириной шагов двести. На другом конце дороги на таком же расстоянии густо и высоко рос тростник. Лучшего места для засады не придумаешь. Кони, выбравшись из дубняка, успеют разогнаться, и отряд, уставив копья, на галопе врежется в ряды мавров всей своей железной тяжеловесной мощью.
Он видел, как проехали вражеские дозорные. Трое с мечами и маленькими щитами за спиной время от времени лениво посматривали налево и направо. И кажется, ничто их не беспокоило. В нескольких шагах позади двигался основной отряд.
Мавров было десятка четыре – все верхом. Кое-где поблескивала сталь доспехов, но большинство было в кожаных дублетах и в тюрбанах на голове. Многие, по обычаю мурабитов, закрывали нижнюю часть лица. И опять же по давней традиции, стремена у всех были подогнаны так, что всаднику приходилось сильно сгибать ноги в коленях; все были вооружены легко – лишь копьями, мечами и луками со стрелами в колчанах – не для рукопашного боя, а для лихого налета, когда не ждешь сопротивления. Не было ни знамени, ни значков. Двигались они быстро.
Руй Диас перевел взгляд направо. Там, за стволом толстого дуба, Фелес Гормас продолжал облизывать губы, готовясь поднести к ним боевой рог, пока висевший у него на груди. За ним, спрятанный в чаще, ожидал отряд, разделенный на две части: ближе к Рую стояли воины Диего Ордоньеса и Педро Бермудеса. Тот пока держал древко знамени у самой земли, чтобы издали было незаметно.
«Еще немного, – подумал Руй Диас, глядя на приближающуюся конницу. – Еще чуточку – и дьявол приберет своих. Я его знаю – он нетерпелив».
Помимо того что жгла и зудела язва в паху, его беспокоили и рези в животе. Он, как повелось издавна, ничего не ел сегодня. Все опытные вояки выходили в бой натощак, ибо знали: если ранят в живот, где еще переваривается пища, такие муки примешь, что на том свете сочтут, что довольно с тебя страданий на этом, и освободят тебя от скольких-то лет в чистилище. Поститься и справлять большую нужду перед боем – очень здравая предосторожность, ибо так меньше риск воспаления в том случае, если тебе в бою выпустят кишки и все их содержимое хлынет наружу. Меньше риск загнуться в муках, издохнуть как собака, корчась от боли.
Мавры уверенно и беспечно двигались вперед. Не сводя с них глаз, Руй Диас стянул перчатку и двумя пальцами вытер пот с век: казалось, вся влага, сколько ни есть ее в теле, выступила из пор, однако рот и глотка пересохли. И еще казалось, что конница мавров никогда не доберется до той черты, которую он мысленно провел поперек дороги, и не только их кони ступают все медленней, но и само время, и солнце, висящее в вышине, и треск цикад, и все мироздание со всеми своими планетами и звездами вдруг приостановили кружение над обширным пространством земли. И только сердце Руя Диаса билось учащенно, стучало в кольчугу.
Он постарался сосредоточиться на предстоящем. Все утратило значение, и уже совсем скоро мир ужмется так, что до пределов его можно будет дотянуться острием копья или меча. Еще мгновение, – подумал он, снова натягивая латную рукавицу и ероша гриву коня, меж тем как глаза его были неотрывно устремлены на противника.
Отсюда он не мог различить командира –
По крайней мере, заключил Руй Диас, теперь буду знать, на кого я поскачу, уставя копье, когда Фелес затрубит в рог и подаст сигнал к атаке.
Напрягая зрение, он всмотрелся и убедился, что по плавному спуску дороги движется уже хвост колонны. Мавры и в самом деле везли с собой две колымаги, крытые парусиной и запряженные волами. Перед ними шагала цепочка пленных детей и женщин – их вели с непокрытыми головами, в силу того позорного обстоятельства, что они не были мусульманками, – под охраной нескольких конных: те подгоняли их остриями копий и плетьми. Понятно было, что мавры спешили – должно быть, потому, что не знали, сколь велик преследовавший их отряд обоих Альваров, и стремились как можно раньше, не позднее завтрашнего дня, достичь Гуадамьельского брода.
От этой мысли Руй усмехнулся. Спешка убивает, подумал он с удовлетворением. Спешка заставляет забыть про осторожность. Спешка приводит к беспечности, а на войне беспечность оборачивается гибелью. И люди теряют жизнь из-за таких вот пустяков.
Он глубоко вздохнул, чтобы утишить сердцебиение, и просунул левую руку в ремни щита, ослабив тот, что придерживал его на шее. Неприятельский отряд тем временем был уже совсем рядом с чертой, мысленно проведенной им поперек дороги.