Минайя уныло кивнул:
– Да, черт возьми… Жалко. Хороший был парень. Такая ему, значит, доля сегодня выпала.
Руй Диас снял шлем и откинул назад кольчужный капюшон, кольца которого отпечатались на лбу и на влажной от пота куфии.
– Все же расклад в нашу пользу. И добыча наша.
– Что делать с пленными?
Руй Диас поглядел туда, где на широких истертых плитах старой римской дороги на коленях, со связанными за спиной руками стояли уцелевшие в бою мавры, под свирепыми взглядами победителей ожидая решения своей участи.
– Агарян – заковать в цепи, мурабитам – перерезать глотки, всем убитым – отрубить головы.
– Выйдет чуть не сорок штук, если считать с теми, кого убили в Корвере.
– Рассовать по мешкам. Отвезем в Агорбе и там же продадим мавров, оставшихся в живых.
– А добыча?
– Золото и серебро себе оставим. И лошадей тоже.
– Черт возьми, это по-нашему… Узнаю моего сеньора.
– Пошевеливайся, Минайя.
Тот отдал отрывистое приказание, и воины начали отбирать и убивать. Неумолимые кастильцы во главе с Диего Ордоньесом осматривали пленных и тех, у кого оказывалась мурабитская татуировка, отводили в сторонку, снова ставили на колени и, ухватив за волосы, запрокидывали им голову, как скотине, чтобы удобней было полоснуть по горлу ножом. Отойдя от горячки боя, они убивали уже без ненависти, обстоятельно и последовательно – одного за другим. Рутина победы.
«Аллах акбар!» – успевали выкрикнуть приносимые в жертву мавры. Почти все они приняли смерть с достоинством, как подобает истинным правоверным.
– Мрази, – сплюнул Диего Ордоньес.
Заминка вышла с молоденьким веснушчатым мавром, который никак не давался ножу. От ужаса глаза его почти вылезли из орбит. У него было сломано бедро, из раны торчали осколки кости, однако он хотел жить. И выглядел совсем мальчишкой, так что кое-кто из кастильцев засомневался. Но подошедший Ордоньес задрал его бурнус и убедился, что паренек достиг половой зрелости. Пока ему не перерезали глотку, он продолжал биться и пронзительно вопить.
И вот с мягким глухим стуком упало наземь последнее тело. Всего казнили девятерых. После этого за дело взялись двое с боевыми топорами. Хрясь, хрясь. Отрубленные головы сложили кучей; по земле разлилась кровяная лужа, своим сладковатым запахом тотчас приманившая целые полчища мух.
Руй Диас, бросив поводья, шагом объезжал поле недавнего боя, считал выживших андалусийцев. В ужасе от того, как обошлись с их товарищами, они ожидали, что их постигнет та же участь. Плакали, стенали, молили о пощаде. Их было всего шестеро: жители приграничья, по виду – из простонародья, увязавшиеся за мурабитами потому, что терять им было нечего, а возможность кое-что приобрести имелась. Все – молодые, крепкие. Если продать их в рабство в Агорбе, можно выручить недурные деньги.
– Не тряситесь, – говорил им Минайя. – Успокойтесь, не скулите, будете жить. Наш командир прощает вас и дарует вам жизнь. Живите.