Последняя фраза предназначалась уже мне и означала: полная готовность! Я покосился на торчавшую из кожаной сумы рукоять пистолета – всего в каких-то десяти-пятнадцати сантиметрах от моих сжимавших поводья пальцев. Рука левая, но стрелять я тренировался с обеих, а дистанция до цели плевая…
– Будущее? – бешеным зверем взревел между тем штабс-ротмистр, и не думая идти на попятный. – Какое еще будущее, господин адъютант?! У вас его нет! А мое – наступило! За батюшку, царствие ему небесное – ступайте в пекло!
С этими словами Ковальский спустил курок.
Эхом отразившись от белой стены берез, громыхнул выстрел. Ствол пистолета выплюнул всполох пламени, стрелкá окутало облако густого сизого дыма, на миг, должно быть, ослепив – по крайней мере, моего судорожного движения к ольстре штабс-ротмистр не заметил. В следующую секунду я уже тоже был вооружен.
Тут, увы, Ковальский опомнился. Мой и его второй пистолеты пальнули почти одновременно, но я все же успел чуть раньше. При том, постаравшись извлечь оружие как можно незаметнее, держал я его, должно быть, слишком близко к шее моей гнедой. Опаленная пороховыми газами, лошадь нервно дернулась, и, возможно, именно этот ее рывок спас меня от пули штабс-ротмистра – та просвистела у самого моего плеча.
Мой же выстрел оказался точен. С лицом человека, только что жестоко обманутого в своих самых лучших ожиданиях, Ковальский один за другим выронил разряженные пистолеты. Еще пару секунд он оставался в седле – и я даже решил, что лишь легко его ранил, и снова потянулся к ольстре – но тут тело штабс-ротмистра начало неудержимо крениться – все сильнее и сильнее – и наконец опрокинулось, повалившись на снег. Там, не удержавшись на краю оврага, оно, словно кукла, забавы ради брошенная шаловливым ребенком, покатилось по склону, пересчитывая острые камни, и замерло лишь на самом дне.
Завороженно провожая его взглядом, все это время я как-то совсем не думал о судьбе Виктора, и только его хрип, донесшийся почему-то откуда-то снизу, заставил меня обернуться:
– Игорь… Игорь!.. Поручик, чтоб тебя!..
Панкратов тоже упал с лошади, но не в овраг – на дорогу. Теперь он отчаянно пытался приподняться – но никак не мог.
Как ошпаренный спрыгнув с гнедой, я стремглав бросился к напарнику. На груди его белого мундира пугающе расплывалось бесформенное бурое пятно. В крови был и снег под копытами вороной.
– Ты… Ты как?! – ошалело выдохнул я, склоняясь над раненым товарищем. Вопроса глупее, наверное, тут нельзя было придумать и постаравшись.
– Бывало и получше, – заплетающимся языком прошептал Виктор, шаря при этом рукой за пазухой своего мундира. – Вот, – в его руке появился пухлый конверт с сургучной печатью. – Отвези Чичагову.
– Погоди, а ты? – спросил я, «на автомате» забирая у него пакет.
– До крепости – а потом назад – я не доеду, – убежденно заявил Панкратов. – Лучше пока суть да дело – доберусь до резервной точки, как взорвешь гранату – вернусь целехонек.
– Нет, погоди, – растерянно мотнул я головой. – Какое «доберусь»? Ты себя видел? Давай-ка, мы тебя сейчас перевяжем, потом вместе доедем до точки эвакуации, а там уже поскачу в крепость…
– Не успеем, – не дал мне договорить напарник. – Пока туда, пока сюда… А после полудня Чичагов уведет армию в Забашевичи! Лови его потом вниз по Березине! Так что давай, скачи в крепость, пока адмирал там!
– Но… – пробормотал я, неуверенно теребя в руках окровавленный конверт. Мелькнула неуместная мысль: а ведь на бумагах, которые Виктор передал в 1798 году тому сенатору, тоже была кровь – только бутафорская. А теперь вот настоящая…
– Делай, что тебе говорят! – закатил глаза Панкратов – сперва я подумал, что от возмущения моим промедлением, но тут же с ужасом понял – напарник вот-вот готов лишиться сознания. – Выполняйте, черт возьми, приказ, поручик!
– Но… – все так же тупо выдавил я, совершенно не зная, на что решиться.
Наверху, где-то на березе, сочувственно каркнула невесть откуда взявшаяся ворона.