— Ладно, — скомандовал Шило, — мы сейчас в город сходим с Коротким, надо жратвы нормальной купить. А ты посторожи тут.
— Хорошо.
И ветераны бригады отправились «в город» добывать пропитание.
Скорый пошел развешивать одежду на уличной сушилке. Такую штуку он видел только в фильмах. Сушилка–зонт. Но вместо защитной ткани на спицы натянуты верёвки.
Только развесил на крюки последние броники, через калиточку в заборе зашла Беда. Расстроенная донельзя.
Пашка кинулся к девочке:
— Машенька, что случилось?!
Беда ткнулась Скорому в грудь и заревела.
— Паша… Анечка… Она такая худенькая… Как скелетик… Жалуется Бабке, что тётя Оля ей не даёт кушать… А ей нельзя вес набирать… У неё такие печальные глаза…
— Ну–ну. Не плачь. Ей сейчас купят белую горошину, и всё будет нормально.
Маша вытерла слёзы рукавом и уже спокойней сказала.
— Бабка сейчас закончит там… помоется, переоденется и пойдёт к мэру города. К Алмазу. С собой берёт тебя и меня. Ты — как огневая поддержка, а я — как ментат. Так что, я пошла быстренько мыться и переодеваться.
Посмотрела на Павла, улыбнулась.
— Ты побрился…
Дугин только уселся в гостиной начал пристёгивать набедренные кобуры, как хлопнула калитка в воротах. Кто–то зашёл в ограду.
Скорый снял с предохранителей апээсы и вышел на крылечко. К дому направлялись два мужика. Нехорошо так шли, по–хозяйски. Один заглянул в багажник багги, потом глянул на Пашку и ничего не стал предпринимать, пошёл дальше.
Первый спросил:
— Ты кто?
— Скорый.
— Не знаю такого. А Бабка где?