— Наверно.
Я не встретил никого из них, когда поднимался вверх.
— Убивать нельзя, — сказал Миккель.
— Это зависит от обстоятельств.
— Нет.
— Если вы защищали свою жизнь или жизнь другого человека, суд не считает это преступлением.
— Я... Я убежден, я знаю, что убивать нельзя. И все же... когда испугался, — его высокий голос почти невыносимо зазвенел, — я это сделал. Сделал, хотя я презираю убийство. Я убил человека. И вас бы тоже убил, если бы вы не отскочили.
— Забудем об этом, — заметил я, но ужас застыл в его глазах. Чтобы помочь ему расслабиться и чуть успокоиться, я задал уводящий в сторону вопрос:
— Вы давно знаете Арне Кристиансена?
— Что? — Голос прозвучал на более низких нотах. — Года три.
— Вы хорошо его знали?
— Не очень. Только по скачкам. И все.
— А ваш отец давно его знает?
— Не думаю... Наверно, так же, как я. Познакомился на скачках.
— Они близкие друзья?
— У отца нет близких друзей, — сказал он с неожиданной горечью.
— Вы не хотите положить на пол ружье? Он взглянул на дробовик, кивнул и положил его рядом с собой. Ну хоть маленькое облегчение — не смотреть в эти два темных отверстия.
Лампа несколько раз мигнула, показывая, что газ на исходе. Миккель перевел взгляд от меня на стол, но сигналы гаснущей лампы вроде бы не пробились в его смятенное сознание.
— Лампа сейчас потухнет. Есть запасной газовый баллон? — спросил я.
Он медленно покачал головой.