Большая чистка сорок четвертого года. Кот привратника

22
18
20
22
24
26
28
30

Кровать Чарльза Эштона стояла под открытым окном. Окно располагалось на уровне земли. Оно было подперто палкой, отверстие составляло пять-шесть дюймов, как раз столько, чтобы мог пройти кот. Кровать стояла прямо под окном, а на белом покрывале была масса грязных кошачьих следов — и на подушке тоже. В постели лежало мертвое тело Чарльза Эштона с искаженным лицом. Достаточно было взглянуть на выпученные глаза и высунутый язык, чтобы опытные люди поняли, отчего он умер.

Берджер повернулся к Глассмену:

— Не пускайте сюда никого. Позвоните в отдел убийств. Не выпускайте Сэма Лекстера из поля зрения, пока все не выяснится. Я побуду здесь и посмотрю. Начинайте!

Глассмен повернулся и задел плечом Мэйсона. Извинился. Мэйсон вышел из комнаты. Глассмен захлопнул дверь:

— Пропустите меня к телефону. Оуфли, не пытайтесь удрать.

— Почему это я должен удирать? — обиделся Оуфли.

— Не делайте никаких заявлений! Не делайте никаких заявлений? — истерически умолял Шастер. — Молчите, говорить предоставьте мне! Неужели не понимаете? Ведь это убийство! Не разговаривайте с ними. Не подходите к ним. Не…

— Закройте рот, — воинственно подступил к нему Глассмен, — или я застегну вам его!

Шастер увильнул от него, точно белка, беспрерывно бормоча:

— Никаких заявлений! Никаких заявлений! Разве вы не понимаете, что я ваш адвокат? Вы же не знаете, в чем вас хотят обвинить! Молчите! Дайте мне говорить вместо вас.

— В таких разговорах нет необходимости, — заверил его Оуфли. — Я так же хочу знать истину, как эти должностные лица. У вас истерика. Заткнитесь.

Когда все поднимались по лестнице, Перри Мэйсон, отстав, наклонился к уху Пола Дрейка.

— Побудьте тут, Пол, — попросил он, — посмотрите, что будет. Постарайтесь увидеть все, что сможете, а не сможете — пусть работают ваши уши.

— Смываетесь? — спросил Дрейк.

— Смываюсь, — ответил Мэйсон.

Поднявшись по ступеням, Глассмен поспешил к телефону. Мэйсон повернул направо, прошел через кухню, отпер дверь, спустился с крыльца и оказался в дождливой ночи.

VIII

Вывеска, прославляющая вафли Уинни, не светилась. Над дверью горел ночник. Перри Мэйсон повернул ручку — дверь отворилась. Мэйсон закрыл ее за собой, прошел между стойкой и столиками и оказался перед открытой дверью. В комнате было темно. Он услышал, как всхлипывает женщина. Мэйсон сказал: «Хэлло!» Щелкнул выключатель. Комната осветилась мягким светом настольной лампы под розовым шелковым абажуром.

У стены стояла односпальная кровать. Видны были два стула, стол и книжный шкаф — грубо сколоченные деревянные ящики из-под консервов. Самодельный шкаф был полон книг. Угол комнаты отгораживала портьера, за ней — через щель — Мэйсон увидел душ, напоминавший гусиную шею. На стене висело несколько фотографий в рамках. Несмотря на скромную обстановку, в комнате царила атмосфера домашнего уюта. На столе — фотография Дугласа Кина в рамке.

Уинифред Лекстер сидела на кровати. Глаза ее были красны от слез. Большая персидская кошка свернулась у нее под боком, прижавшись к бедру, и громко мурлыкала. Когда зажегся свет, кошка грациозно повернулась и уставилась на Мэйсона ярко горящими глазами. Потом зажмурилась, потянулась, зевнула и снова замурлыкала.