— Джек, я не спрашиваю кто.
— Спрашивай сколько угодно, я все равно не знаю. В настоящий момент единственное, что мне точно известно, это то, что в моей бутылке осталось меньше половины.
— Прими мои соболезнования.
— Эх, Тутс, лучше бы мне по-прежнему выслеживать неверных жен! Ладно, спасибо за помощь. Ты так быстро все сделал.
— Джек, это потому, что ты мне нравишься.
— Ты, наверно, в меня влюбился, Тутс.
Мы одновременно засмеялись — маленькие люди в огромном, жестоком и бессмысленном мире. Когда я положил трубку, у меня кружилась голова, и кажется, больше от страха, чем от выпитого.
XVI
Поверьте, вы ничего не потеряли, если никогда не были в «Уолдорф Тауэрс». Хрустальные люстры и жополизы в красных тужурках. Бронза, серебро и манеры отшлифованы так, что смотреть противно. Самые отъявленные мерзавцы останавливаются в этом отеле, и принимают их здесь весьма радушно.
Если у вас нет никаких дел с высшим командованием войск антигитлеровской коалиции, ходить туда незачем.
Всю ночь я ворочался, то и дело поглядывал на будильник, погружался на короткий срок в дремоту и просыпался вновь. В половине шестого не выдержал, встал, сварил и выпил такое количество крепчайшего кофе, какого хватило бы, чтобы в течение недели держать в состоянии бессонницы все население герцогства Люксембург.
В половине седьмого я вышел из дома, подобно прочим жителям Санни-Сайда, ежеутренне спешащим к станции, чтобы в набитом вагоне трястись до фабричных районов Лонг-Айленда или Астории. Моросил дождик, мелкий, как водяная пыль. Времени у меня было навалом, и я то и дело останавливался, чтобы обменяться приветствиями с хозяевами магазинчиков; они, как по команде, вышли разгружать товары из подъехавших тоже почти одновременно грузовиков. Так я фланировал минут двадцать, а потом у меня кишки стало сводить от голода, и я двинулся к Манхэттэну, к остановке автобуса номер одиннадцать, который идет через мост по Санни-Сайду, а это меня вполне устраивало. В автобусе я выбрал место сзади, глядел в окно, теребил галстук, стряхивал с пиджака пылинки, короче, изо всех сил старался хоть чем-нибудь себя занять, лишь бы не думать о предстоящем завтраке с генералом. Утренний город казался мне угрюмым и заспанным. Наверное, потому что я сам был таким.
Без пятнадцати восемь автобус остановился на Пятьдесят девятой улице. За десять минут я добрался до Пятидесятой, пришлось, честно говоря, ускорить шаг, и увидел армаду лимузинов, запаркованных в два ряда возле здания «Уолдорф Тауэрс». Я прислонился к одному из них, выкурил сигарету, собрался с силами и вошел в вестибюль. Атмосфера здесь была, прямо скажем, напряженная — ни вздохнуть, ни пернуть. Толпились охранники в военной форме и полицейские в штатском. Они сразу взяли меня на мушку и не выпускали из поля зрения до тех пор, пока ко мне не подкатился этакой семенящей походкой по роскошному восточному ковру самый младший помощник самого старшего холуя и не осведомился, чем он может быть мне полезен.
— Вообще-то мы с Айком Эйзенхауэром собрались вместе позавтракать…
Он плотоядно улыбнулся. Он был выше меня на голову, шея бычья, бицепсы распирали рукава, — словом, типичный вышибала.
— А если без дурацких шуток?…
— Говорю вам, меня ждет омлет за дверью тридцать пять двадцать один.
Он извлек из нагрудного кармана листок бумаги:
— Ваше имя, звание?
— Джек Ливайн. Звание: американский гражданин во втором поколении.