Большая чистка сорок четвертого года. Кот привратника

22
18
20
22
24
26
28
30

Они, оказывается, так ничего и не поняли. Все же я, из последних сил сдерживаясь, чтобы не плюнуть Фактору в лицо, ответил очень спокойно:

— О деньгах не может быть и речи, но я обязуюсь молчать, если вы прекращаете за мной охотиться. Замечу что-нибудь — так сразу и запою красиво и громко, как… как Карузо! Вы меня понимаете? До выборов четыре с половиной месяца, это приличный срок. Если за это время вы нарушите наш уговор, я сделаю все от меня зависящее, чтобы Дьюи стал президентом. Спросите любого в этом городе — я умею молчать, но, когда требуется, умею и говорить.

Редлин закусил нижнюю губу, а Фактор покачал головой. Кто же мог ожидать, что мистер Ливайн окажется крепким орешком.

Тяжеловесы доставили меня вниз, я поблагодарил их за внимание и вручил каждому по визитной карточке.

XVII

Оставшуюся часть утра я решил посвятить разбору почты, но когда вышел из здания «Уолдорф Тауэрс», меня так трясло, что я вынужден был взять такси — добираться до своей конторы пешком сил уже не было. Нет, вы призадумайтесь: я, ничтожный шамес, только что диктовал условия генералам, адмиралам и ближайшему доверенному лицу самого ФДР! Такое не привидится даже после солидной дозы опиума. Но ведь и выбора у меня не было, я был прижат к стене, точнее, оказался по воле случая втянут в эпицентр этой заварухи и, как ни крути, именно от моих решений зависел исход президентских выборов в сорок четвертом году. Итак, я припугнул демократов и надеялся, что они по крайней мере на какое-то время оставят Сэвиджа в покое. Но ему сообщать о происшедшем отнюдь не следовало — кто знает, на что он способен сгоряча? Ах, если бы события всегда развивались логично и предсказуемо! Мне, однако, не верилось, что демократы сдались так легко. Несомненно, с их стороны должны были последовать ответные меры. Честно говоря, я всерьез опасался, что в результате всей этой предвыборной разборки через месяц-другой окажусь в дурдоме.

Поэтому, когда я вскрыл конверт с обратным адресом «Американский институт графологии»- меня приглашали принять участие в симпозиуме, посвященном каким-то сверхнаучным аналитическим исследованиям почерков, — мне вдруг захотелось послать всех и вся куда-нибудь подальше, во всяком случае, до середины июля.

Я плохо себе представлял, как это сделать, но сам факт принятия решения подействовал успокаивающе — колени перестали подрагивать. Я позвонил в Чикаго, в отель, где остановился Сэвидж, и попросил передать ему, что буду отсутствовать на рабочем месте до завтра. Потом набрал номер отеля «Лава» и предложил Тутсу Феллману вместе сходить на решающий матч между «Янки» и «Медведями».

В пятом периоде игра потеряла остроту, и зрители потихоньку потянулись к выходу, но мы с Тутсом остались на месте, и так же поступил некий худосочный субъект, который уселся за нашими спинами примерно через полчаса после начала матча. Всем своим видом он старался показать, что мы его никоим образом не интересуем, — и нам сразу стало ясно, зачем он сюда явился. Если тебя, парень, наняли следить за двумя сыщиками-профи, будь, пожалуйста, поизобретательнее. Впрочем, команда из «Уолдорф Тауэрс» уже не раз доказывала отсутствие профессионализма. Тутс первый обратил на него внимание:

— Джек, что ему от нас нужно?

Я покосился в ту сторону, куда мотнул головой Тутс. Болезненного вида, чернявенький. Перехватил мой взгляд и тотчас посмотрел на поле.

— Да, парню еще учиться и учиться.

— Рванем отсюда и оставим его в дураках? — предложил Тутс.

— Сделать это будет не так легко, как тебе кажется. Новички умеют висеть на хвосте. Дурное дело нехитрое. Черт с ним, пусть висит.

— Значит, у него есть причины следить за нами? — допытывался Тутс.

— Давай, Итон, давай, слюнтяй несчастный! — вместо ответа заорал я, и «Янки» наконец повели в счете. — Понимаешь, Тутс, он меня проверяет. Проверяет, как я себя веду.

Матч закончился, мы встали со скамеек. Юноша тоже вышел в проход и, по правилам конспирации, должен был бы вытащить из кармана газету, чтобы, прикрывшись ею, приглядывать за нами издали. Нет, он придумал кое-что поновее: стал прикуривать, но делал это так долго и с такой нарочитой обстоятельностью, — зыркая, разумеется, глазами в нашу сторону, — что мы откровенно расхохотались.

Он трусил за нами на расстоянии пятидесяти футов всю дорогу до станции и втиснулся в тамбур в самый последний момент.

— Поедем до Центрального вокзала, — сказал я Тутсу.

— А потом?…