Чекисты выхватили револьверы, нацелили их на игроков. Рассыпав карты, бородатый схватился за кобуру. Лагутин наотмашь ударил его маузером по голове. Тот ткнулся в стол. Увидев, как на карты течет кровь, остальные подняли руки. За печью скороговоркой бормотал молитвы хозяин дома.
Обезоружили и повязали тех, что спали. В соседнем доме тоже обошлось без выстрелов, бандитов взяли сонными. Ходики на стене показывали одиннадцатый час. Время еще было, Лагутин решил допросить Зелинского, его ввели в избу. Увидев обезоруженных офицеров, он выругался.
Лагутин прикрутил фитиль в лампе, спросил, какое задание было поставлено перед отрядом.
— Вешать большевиков! — огрызнулся Зелинский, выкатив глаза и задыхаясь от злобы.
— А точней?
— Точней отвечать не буду. Не успеешь, комиссар, в Рыбинск вернуться, как на телеграфном столбе будешь висеть.
— На «Арттрину» надеешься?
Разинув рот, словно брошенная на горячую сковороду рыбина, Зелинский еще раз выругался, дернул связанными руками.
Перед самым выездом в Покровку Лагутину позвонил агент Чека, внедрившийся в контрреволюционную организацию, сообщил, что назначено новое выступление, сбор их пятерки — в «Арттрине». Однако Лагутин понимал: в городе, вероятно, будут действовать несколько отрядов заговорщиков.
Но допрос Зелинского больше ничего не дал, офицеры тоже ничего не сказали. Тогда в соседнюю комнату Лагутин вызвал Буркина. Того била дрожь, руки то теребили рубаху, то подтягивали штаны.
— Слышал, о чем говорили офицеры?
— Ничего я не знаю, гражданин начальник, ей-богу! — мелко закрестился хозяин. — Изба у меня большая, вот они ко мне и заявились. А я завсегда за Советску власть.
— Эх, Буркин, Буркин. Придется и тебя арестовать.
Морщинистое лицо мужика перекосилось:
— За что?! — опустился он на лавку.
— Бандитов пригрел, вот за что.
— Господь с тобой, господин комиссар! На кого же я хозяйство оставлю? Никак нельзя меня арестовывать, господин товарищ, ведь всё хозяйство растащут.
— Да, своим-то горбом нажитое — и псу под хвост, — вроде бы сочувствуя, сказал Лагутин.
Буркин укоризненно покачал головой, прогнусавил, чуть не пустив слезу:
— Вот ведь сам понимаешь, а в тюрьму запрятать хочешь.