Гурылев ухмыльнулся снисходительно, наивный, мол, человек:
— А вот ты бы ко мне пришел и узнал бы, что потом!
— Договаривай, договаривай.
— Тут хитрого нет. Я бы об тебя ноги стал вытирать, вроде бы ты не человек, а куль рогожный, — оскалил Гурылев редкие зубы.
Заглянули на сеновал, в амбаре переворошили сусеки с рожью и овсом. Винтовки и ящики с патронами нашли в сарае, в лакированной, обсиженной курами карете, видимо, притащенной Гурылевым из разгромленной помещичьей усадьбы. Пересчитали — ровно полсотни новеньких, смазанных трехлинеек со штыками.
Лобов веско сказал Гурылеву:
— За краденое барахло — посадят, а за оружие — расстрел! Ну, будешь выгораживать бандитов или расскажешь все без утайки?
Гурылев вздохнул:
— Кто же, гражданин начальник, жить не хочет. Вчера Матренин племяш с каким-то мужиком заявился, давай им подводу. Куда денешься? Хутор от деревни далеко, очень даже удобно красного петуха пустить. Запряг им Серого, а вечером они эти винтовки привезли, велели спрятать. Тот, второй, сразу в лес подался, сказал, за оружием ночью придут.
— Сегодня ночью?
— Сегодня.
— А почему они на твоей подводе дальше не поехали?
— Надо быть, в самую глухомань или в болотину забрались, куда не проехать.
Лобов вызвал Тихона на крыльцо, тяжело облокотился на перила.
— Давай решать, как дальше поступим. В трехлинейке без штыка — четыре килограмма. А тут еще патроны. Выходит, человек пятнадцать придет. Не удержать нам хутор.
— Как же быть?
— Есть один выход.
— Какой? — Тихон настороженно заглянул в лицо Лобова.
— Жохов и милиционер на подводе везут оружие в Заволжье, оттуда звонят в губчека. Хозяев хутора с собой прихватят — им здесь делать нечего, отхозяйничали свое. А мы постараемся задержать бандитов. Нельзя их упускать, такого случая может больше и не быть. Как, согласен?
— Другого не придумаешь, — ответил Тихон.