– Амалия, – обратилась Хельга, – а почему ты сегодня не одела ту прекрасную кофту с рисунком?
Все встрепенулись от вопроса, словно он прозвучал как гром средь январского небосвода. Никто не ожидал такой речи, и ребята едва ли не впали в ступор, идя по городу, но Амалия оперативно ответила:
– Да она в стирке. Завтра одену.
– Одень-одень, тебе очень идёт.
Беседа готова перерасти в нечто большее но, путь и нужда диктовали свои условия.
– А тут мы разойдёмся. – Огласил Ансуа. – Я с Жебером в бар.
– Я с Лютером собиралась в магазин. – Добавила Амалия.
– Ну, тогда, пожалуй, я ещё пройдусь с Хельгой, – тяжело выдохнув, произнёс Габриель.
Расставание друзей длилось не более десяти секунд. Все попрощались быстро, неприлично скоротечно, ибо знали, что встретятся ещё завтра. И тогда Габриель один остался с девушкой, решив её проводить до ближайшей остановки, чувствуя на подсознательном уровне, что должен сделать.
Пара двинулась дальше. Их души захлестнул ярый разговор, и они ударились в обсуждение всего, что можно. Говорили о кино, о цветах, о дорогах, зданиях, машинах и всему, что вообще взбредёт в голову. Габриель таки не замечал, как проходит время, и пути становится всё меньше.
– Скажи, а кто были твои родители? – спросила Хельга, ожидая услышать радостный рассказ о прекрасном детстве, но в ответ послышался лишь холодный тон, оттеняющий печалью:
– Я… я… даже не знаю, как сказать. Мои родители… я рос без них.
– Так, стоп…
– Да. Если спросишь, куда они делись – их репрессировали.
На мгновение между юношей и девушкой возникла лёгкая напряжённая тишина, пока Габриэль её не оборвал своим вопросом:
– А кто твои родители?
– Понимаешь, – слово отдалось свинцовой тяжестью. – У меня их тоже не было, только они умерли, ещё в раннем детстве.
– Святый Боже, помилуй, – выпалил юноша мысль, пришедшую незнамо откуда. – Что с ними стало?
– Отравились… продуктовая компания поставила некачественную пищу, а магазины не соблюли условия хранения. И…
Речь девушки сильно дрогнула и она остановилась. Тревога, а вместе с ней слабость и душевный огонь вселились в тело и её ноги не желают идти дальше. В глазах сверкнула боль, и Хельга коснулась очей, утирая влагу, тело же едва задрожало.