— Вы закончили? Пробурчал недовольный Вейд. — Я готов уже.
Халли подошла к пареньку. Усмехнувшись, потрепала его по макушке. Он лишь поежился. Он, поправив серую шкуру с приделанными умельцами оленьими рогами к ней, на окровавленном теле первосвященника, которое он совсем недавно таскал и сажал на алтарь их бога, которого они величаво звали никак иначе, как Отец, и подошел у своему почти воспитаннику.
— Ты точно готов?
— Да — он зажевал кусочек плоти священника. — Я вас там подожду, надеюсь после перехода вы будете менее мерзкими. И не будуте постоянно обниматься и все-такое.
Он почувствовал как улыбка расползлась по его худому, бледному, как и у всех в гнезде, лицу. Лезвие пронзило горло мальчишки, и он, улыбаясь, пал на грудь своего старшего брата, почти отца.
— Теперь наш черед — вздохнула Халли.
— Да, — он схватил ее за руку, подтянул к себе.
Сейчас за дверью храма было не менее дюжины стражников, пивших в честь утреннего праздника, но он не думал о них, об опасности, которые те несли. О шуме, который они создавали. Он хотел лишь одного, последний раз насладится ею, своей Халли, своей первой и последней. Ибо страшен был переход, ведь разве так боги могут. Могут ли так страстно любить, как они сейчас. Может уйти, может они перейдут не сегодня…
Она снова прочла его мысли, нож ударил в шею, его тело трепыхалось не по его воле. Душа переходила с улыбкой, ведь последнее, что он увидел — это ее взгляд, полный любви и блаженства, а последнее, что почувствовал — ее жар, и себя окутанным им.
«Я так и знала, что ты не сможешь» — вздохнула Халли.
Теперь ее черед для перехода. Она поцеловала своего первого и последнего, привкус плоти первосвященника все еще стоял в горле, но она еще чувствовала и его душу. Она улыбнулась: теперь ее черед для перехода.
Улицы древнего Коннахта находились в тихом предрассветном запустении. Исключение составляла широкая круглая площадь перед Высоким храмом и несколько примыкающих к ней кварталов, на которых, в ожидании открытия праздника начинала стягиваться толпа городских обывателей. И если ветер свободно гулял по пыльным серым узким улицам города, наслаждаясь редко виданной волей, то на крупнейшей площади города он разбивался об огромную толпу страждущих. Их тихие благоговейные молитвенные гимны восходи ввысь к небесам, и накрывали весь спящий город.
Песни молящихся взбудоражили местных псов, и те перебили плавное звучание гимнов своим не менее громким и пронзительным воем, после чего, стало ясно, что молитвы Бог-Отец сегодня вряд ли услышит. А вот скинуть пару огненных столбов, оскорбившись такому нахальству, он вполне мог. Правда, вряд ли стал, ведь не в его честь звучали полные слез и надежд мольбы. Перебиваемые собачьим воем, гимны летели к кормилице-матери, на сегодня она садилась на небесный трон и несла благодать вопрошающим: мужчинам — терпения и ума, женщинам — детей и благодати. И всем — исцеления.
Над городом пел праздник восхождения Матери-заступницы. Седьмой, последний день празднования. Он должен был начаться с раннего богослужения, с первыми лучами солнца
Желтые каменные стены Высокого храма в честь праздника были украшены красно-синими знаменами. Красный — цвет Бога-Отца, не имеющего имени небесного, лишь земное — Геат, синий — Всеблагой Богини-Матери Остары. Одно общее широкое красно-синее знамя висело прямо над высокими алыми вратами храма, символизируя единение двух божественных душ. Меньше чем через час, они должны были распахнутся, и под громкий певчий разлив священнического хора начнется «Милостивая» служба в честь Восхождения Матери-Остары к престолу Отца.
Милостивой это служба была не только потому, что она была короче прочих, но и потому, что после молитвенных гимнов и, как всегда, слегка затянутой речи Первосвященника, не поленившегося приехать сюда из столицы, начнется раздача милостыни городской бедноте: церковь раздаст часть своих накоплений, да и прибывшие на праздник дворяне не скупятся, обнажая перед Матерью свою благочестивую натуру. Однако сейчас, эти скорые благодетели, те, из них, кто соизволил пораньше собраться под стенами Храма, отгораживались от прочих, грязных собравшихся, десятками вооруженных воев.
Но вот, солнце уже окрасило первыми лучами сине-красное знамя и уже почти начало заливать своим светом площадь, а двери продолжали оставаться запертыми.
Непростительная затянутость начала церемонии подкашивала ожидания собравшейся толпы. Над площадью пролетел недовольный беспокойный ропот. В таком подвешенном состоянии толпа простояла еще не мене часа. Несколько стражников робко подошли к храмовым воротам, и, осторожно переглядываясь, сначала тихо, а потом громче начали громыхать кулаками по дверям.
Вся площадь затаила дыхание в мучительном ожидании. Храм же продолжал хранить молчание: ни один священник не подал сигнала, двери не шелохнулись. Один из стражников попытался приложить ухо, что бы что-то расслышать — впустую, гробовое молчание, а ведь внутри было не менее полусотни человек.
Сквозь толпу, лязгая железом (а в царившей тишине этот звук был особенно сильным), к дверям храма подоспело с десяток стражников во главе с седым короткостриженым командиром — сэром Варденом Лерремом. Они Взобравшись по ступеням к воротам, он взмахнул рукой. Из первых рядов выбежала дюжина человек, неся с собой довольно внушительных размеров бревно, подвешенное на несколько крепких кожаных ремней. Поняв, что стражники собираются сделать, один из дворян, растолкав с помощью латников стоящих впереди бедняков, грузно выступая вперед, вскрикнул:
ebooksa