— Что?
— Если отец вернется, его убью не графы по южной стороне реки, а таны по этой. И дядя будет первым в их числе.
— Нет, Железнобокий может сколько угодно говорить про то, ка кон ненавидит твоего отца, но он не поднимет на него топор. Так уж он устроен. Твой дядя всегда пытается обойтись бескровно, и это спасло весь волчий простол от массовго вторжения рейнской железной коницы. Страшно представить, что было бы, если бы твой дядя и новый пограничный граф, как его там…
— Тирион Таврус.
— Да, Таврус. Твой дядя дал нам десять лет мира и, хоть мы и платим Рейну и под его стопой, он не забирает наших богов и наши имена, пока что. Так что я уважаю твоего дядю, но, как и всякий мир, он не должен идти вечно. Время расти волчатам прошло, теперь время прийти вожаку и напасть на тучного тура.
— И сколько танов встанут под знамя вожака-волка? Я сын тана, Дунланг, и дядя постоянно требовал с нас с братьями, чтобы бы заучивали все северные семьи и графские дома Рейна, и он делал все, чтобы мы были в курсе всех последних политических изменений. Все прибрежные таны скинули свои имена в первые пять лет после восстания. Назвались графами, приняли их веру. Сколько еще перейдет до воззвания нового вожака?
— Немного, склонить всех не получится. Рейну придется применить силу и тогда…Леса взвоют. — Дунланг опрокинул кубок. — Но ты говоришь умно.
— Читал в одной из книжек, что тогда, монах нам таскал. Не помню, как называется, в общем какое-то сказание с юга о невольниках, из тех, что рождаются невольниками.
— в тюрьме?
— Нет, их родители невольники, то есть служат и принадлежат господину и их дети тоже, только не так как рыцари графам, а лесорубы и пахари танам, а как… — Хаг пытался подобрать слова. — В общем. Они служат как псы или лошади. Рабы! Во, как их называют. Вот в этой сказке говорилось о том, как умный господин прервал восстание своих рабов ни пролив ни капли крови. Он заменил им цепи, и вместо стали, одел их в серебряные и золотые цепи. И тогда те рабы, что носили серебряные цепи перебили тех, что носили золотые, и надели их на себя.
— И что дальше?
— Ничего. Они остались рабами, но с золотыми цепями.
— Чушь какая-то. Хотя моим бы охотничьим пса понравились бы золотые цепи.
— Вот и им понравились.
— Вас учил брат Тун, монах-изгнанник?
— Да, слышал о нем?
— Весь север слышал об этом пьянице. Его выгнали из аббатства Милующего меча Всеотца, насколько я помню. Странные у них названия.
— Это да.
— Я его встречал, он учил моих детей читать и писать, на Рейнском и на северном диалекте. Сам я читать не умею, но мой дед умел, а я вот…Но дети умеют, и читать, и писать, и считать. — Тан рассалбился, вспоминая о доме и детях. — Веселый был старикашка, и мечом ловко управлял. А книг при нем было! Целая телега. Вот и зачем он с ними таскался?
— Он однажды задницу надрал двоим парням, которые его пергаменты хотели сжечь. Их раздражало, как его карета скрипит. Они его чуть самого не убили.
ebooksa