Записки дворянина

22
18
20
22
24
26
28
30

– Конечно, жаль, сир.

– Едут! Плывут! Сир! Едут! – к нам бежал помощник вестового офицера.

– Есть!– Радостно вскрикнули мы с коннетаблем. – Пажи, королевского коня королю! – Прокричал я.

– Сир! Зачем? Вы рискуете. Зачем рисковать, когда победа уже в руке?

– Барон! Я офицер, прежде всего, а уж потом – король. Да и не велика потеря, король Карл вам нового назначит. – С этими словами я взлетел на своего коня и вытащил из ножен саблю, которую тащил ещё из далёкой России.

– Сир, наденьте хотя бы кирасу, шлем!

– К шуту гороховому! Гусары не стесняют себя такими пустяками. Командуйте тревогу, барон. Как только они подплывут к флагману, командуйте. Я буду ждать вашей команды среди гусар.

– Как скажете, сир.

– Так и скажу. И да поможет нам Бог.

Я проскакал открытое место и примкнул к эскадрону, защищённому от вражеского обстрела невысоким холмом. Командир эскадрона взмахнул шашкой, приветствуя меня.

– Сейчас начнётся, джентльмены. Корабли уже пошли на сближение. Ждём команды коннетабля. Джентльмены, давайте помолимся перед боем, чтобы Господь благословил и сберёг нас. Я не силён в этом, но двадцать второй Псалом я помню.

Господь – пастор мой! Я ни в чём не нуждаюсь.

Ты покоишь меня на злачных пажитях и водишь меня к водам тихим.

Ты подкрепляешь душу мою, направляешь меня на стези правды ради имени Своего.

Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты, Господи, со мною, Твой жезл и Твой посох – они успокаивают меня.

Сбоку раздался перелив боевого горна.

– За мной, ребята!– Прокричал полковник, и мы, с криком, гиканьем и свистом ринулись за ним. Какое же это упование нестись на лошади в окружение твоих боевых товарищей, слышать свист пуль, близкие разрывы ядер, ржание раненых лошадей. Упоение боем. Красота смерти в бою. Так и только так должен жить и умереть настоящий мужчина, рождённый воином и рождённый для боя. Несокрушимой лавою налетели мы на французские позиции. Началась сеча, началась рубка. Кто кого. Где-то на море была слышна стрельба, но это всё был второй план. Коннетабль руководил сражением, поэтому можно было здесь и сейчас свободно и безрассудно отдаться бою. На маленьком пятачке смешались наши гусары, французские драгуны и их же фузилёры, вооружённые шпагами. Такого азарта, такой бодрости я не испытывал уже давно. Боевой дух, дух победы был среди нас и в нас. Мы давили и рубили французов. Что-то больно чиркнуло мой бок, потом обожгло левую руку. Я отбил, скинув набок удар вражеской сабли, но она, скользнув со звоном, рубанула шею моего коня, разрубив её почти до половины. Самое страшное в рубке на лошадях – это упасть на землю под обутые в стальные подковы ноги мечущихся лошадей. Сделав укол в сторону драгуна, задрал ноги повыше, чтобы падающий конь не утащил за собою. Скользнул в сторону. Гардой ударил в лицо фузилёра, и уколом достал всадника. Прикрытый с одной стороны телом павшего коня и крупом французской лошади с другой, я рванул драгуна вниз и сразу же запрыгнул на свой трофей. Успел даже оглядеться. До моря оставалось не больше десяти метров, но сеча была воистину, не на жизнь, а на смерть. Никто и не помышлял о прекращении боя. Да в таком бою и не сдаются. Из такого боя можно только вырваться, убежать и только потом попытаться сдаться.

– Победа! – Закричал я. В этом месиве ничего, кроме близкого врага не видно, поэтому сражающие прислушиваются к тем звукам, которые возможно расслышать среди этого лязга, стука, криков и стонов.

– Победа!– Поддержали меня откуда-то из гущи. Солдаты, видимо понявшие, что везде уже победили, усилили натиск. Это оказалось последней каплей в чаше терпения французских солдат. Они, наивно надеясь и, возможно, забыв, что поле нашего сражения ограничено морем, бросились прочь, но только забежали по грудь в воду, где и остановились.

– Прекратить бой! Прекратить бой!– Пришлось мне несколько раз прокричать, прежде чем распалённые боем солдаты что-то не просто услышали, но смогли и сообразить. Разгорячённые лошади не могли успокоиться и метались по берегу, затаптывая тех, кто не забежал в море.