Муос

В канализационном туннеле, по которому они шли, ночевать было опасно, а подходящего убежища или помещения найти не удавалось. Потом кто-то услышал знакомый звук, шедший из метровой трубы, жерло которой выходило в канализационный люк. Митяй бесшумно пополз в эту трубу. Кто-то из уновцев — за ним. Наткнулись на люк. Это был не герметичный люк, а просто кусок жести, переделанный в некое подобие двери. Звук шел оттуда. Почему-то он казался родным и безопасным. Митяй постучал. Жужжание утихло, послышалась суета, что-то падало. Митяй настойчиво постучался еще раз.

— Ну что, суки, пришли и за нами? Входите! Мы готовы встретить вас. Только сдаваться, как Липские, я не намерен. Будем мочить вас, пока силушки есть. Узнаете, как хохлы драться умеют! Я вам тут сечь запорожскую устрою!

Жужжание возобновилось и стало еще интенсивнее. Лязгнул отодвигаемый засов. Митяй толкнул дверь. Прямо в глаза ему светил фонарь, укрепленный на строительном шлеме мужчины лет сорока. Двумя руками мужчина держал приподнятый меч, готовясь нанести удар. Луч фонаря Митяя осветил стоявших рядом с мужчиной женщину, мальчика лет двенадцати и девочку помладше. Они решительно держали копья, готовые к бою.

— Я пришел с миром, — сказал Митяй, бросая на пол меч и показывая разряженный арбалет на культе.

— А вы все приходите с миром, а заодно и с гнидами своими. Ну что ж, заходите по одному, познакомитесь с семьей Страпко. Мы не такие, как Липские, будем драться.

— Я не ленточник. Можете проверить меня. Видите — я без оружия.

— Тогда ползи сюда на коленях!

Поборов свою гордость, Митяй лег на пол, по-пластунски подполз к главе семьи и покорно лег на бетонный пол. Тот приставил к его шее острие меча — Митяй не отреагировал. Страпко-старший начал давить — Митяй лежал. Страпко стал давить сильнее.

— Э-э-э, зарежешь так, — не двигаясь, сказал Митяй.

— Да, блин, — задумался Страпко-старший, — ленточник бы уже прыгал как ошпаренный. Но, кто там вас знает, может, вы уже научились терпеть это.

— Па! А ты ему перережь шею. Если червячка не увидим — значит не ленточник, — добродушно посоветовала девочка.

— Да цыц ты, нехристь малолетняя! То ж человек живой! — прикрикнул мужик.

Он присел и стал рассматривать шею. Из ранки от острия меча сочилась кровь. В остальном состояние шеи Митяя Страпко-старшего удовлетворило.

— Не-а, видать, не ленточник. Ладно, брат, вставай. Ты уж извини — времена такие. Мы тут последние остались в округе. Всех наших ленточники того: кого повырезали, кого силой забрали, а кто и сам согласился с ними уйти. Меня Михайло звать, а это жена и дети мои, значит.

Митяй поднялся. Теперь он видел, что от шлема Михайло шел провод. Он заканчивался метрах в трех за его спиной — там был установлен велопривод к динамо-машине, который усиленно крутил еще один мальчишка, лет восьми. Страпко снял шлем с фонарем, положил его, что-то переключил, фонарь на шлеме погас, и вверху зажглось несколько лампочек.

Домом и фермой семье Страпко служил бывший канализационный колодец. Десятилетия назад во время дождя сюда с городских улиц сбегала дождевая вода. По трубе, через которую приполз Митяй, она стекала в главный канализационный туннель. Перед Последней Мировой канализационные колодцы также переделали под мини-убежища. При необходимости обычный решетчатый люк снизу подпирала герметичная металлическая плита с окном из тугоплавкого полимерного стекла, приводимая в движение электроприводом.

Выходцы с Украины, Страпко относились к территории Вест-Гейт и формально подчинялись Америке. Особых проблем с властями после утверждения губернатором Заенчковского-младшего они не знали. В колодце были установлены обычные для этой части Муоса ящики с землей, уходившие вверх — под самое окно-люк. Этому люку повезло — его не завалило сверху во время Удара. Днем через мутное стекло сюда проникал свет. Правда, для оранжереи его не хватало, поэтому в убежище круглосуточно горели лампы, питаемые от двух ветряков, установленных где-то наверху. Для того чтобы очистить стекло от скопившейся грязи и наладить ветряк, приходилось один-два раза в год выходить наверх в самодельном противорадиационном костюме. Худо-бедно Страпко снимали со своей оранжереи по два урожая в год. Этого хватало, чтобы прокормиться и использовать излишки для обмена с торговцами. Иногда подкармливались слизнями, которых собирали на дне канализационного туннеля.

Но последнее время участились набеги ленточников. Потом сломался генератор одного из ветряков, а мощности второго было мало, чтобы дать достаточно света всей оранжерее. Торговцы перестали заходить сюда, а сами они боялись идти в Вест-Гейт — дорогу туда знал только отец, а если он не вернется — погибнет вся семья. Да и не было излишков, которыми можно заплатить за починку динамика. Прошлый урожай они съели, до созревания нового при таком свете оставалось ждать не меньше месяца. Выходить в туннель за слизнями также было опасно — в любой момент могли напасть ленточники. Так случилось с семьей Сусловых, которые жили тремя колодцами дальше. Страпко терли молодые побеги пшеницы и ели их, почти не утоляя голод.

Но страшнее голода для них было «обращение» ленточниками. Защищаться им было почти нечем: арбалеты они давно поменяли у соседей на еду. Остались только меч и копья.

— Только на Бога и надеемся, — закончил, вздохнув и перекрестившись, Михайло, глядя на собравшихся в его тесном жилище бойцов. Его жена и дети, как по команде, также перекрестились.