– Удивительный дом! Гостю куска пожалели, а осла его уважили!
– Не веришь? Сейчас убедишься!
Эйнан позвал раба, на которого была возложена забота о четвероногом.
– Скажи, любезный, ведь правда, ты напоил осла и вдоволь задал ему сена и овса? – обратился Эйнан к рабу.
– Господин мой, я напоил осла и вдоволь задал ему сена и овса, – ответил раб.
– Насытившись чрезмерно, осел молчал, не имея сил реветь. Так дело было?
– Верно, господин. Насытившись чрезмерно, осел молчал, не имея сил реветь.
– Не иначе, аппетит осла подобен аппетиту его владельца, – обратился Эйнан к Иосифу, – оба все подметут и ничего не оставят, один в яслях, другой на столе.
– Я все до крошки съел по праву твоего радушия и по причине величайшей щедрости твоей!
– Как? Вновь насмехаешься?
– Шучу я!
– Не шутка это, а уязвление! Объел весь дом, меня самого смолотил бы железными своими челюстями! – вскричал Эйнан.
– Я с детства в отчем доме привык есть досыта, и отец учил меня оставлять чистыми стол и тарелку.
– Кто твой отец?
– Врач отменный и умнейший человек.
– Свидетельство его ума – воспитанная в тебе страсть к угождению чреву, – саркастически заключил Эйнан.
Любезную ночную беседу остановила ворвавшаяся мгла. Свеча погасла. Эйнан принялся звать на помощь раба, но тщетно. Тогда хозяин заявил гостю, дескать, жаль будить труженика, пусть себе спит и видит сны. Так и просидели оба в темноте, покуда утренний луч не пролез сквозь щели в ставнях.
– Буди раба, пора тесто замешивать. Напомни, чтоб закваску не забыл! – воскликнул Забара.
– У тебя еще вчерашнее бычье мясо меж зубов, а уж снова еда на уме! – упрекнул Эйнан, – ведь сказал мудрец, кто к пище добавляет пищу, тот утробу губит!
– Склоняю голову пред смышленостью твоей и пред зоркостью мудреца, да только вчерашняя трапеза давно переварилась, словно корова языком слизала.