Суер-Выер. Первая часть, первая редакция

— Боже мой! — сказал Суер. — Неужели Калий? Калий Оротат? Гениальный поэт? Это так?

— Да здесь все поэты, — недовольно поморщился Калий Оротат. — Надоели — сил нет.

— Неужто все пишут? — удивлялся Суер.

— Вовсю, — сказал Калий. — Да вы что, разве не слыхали про нас? Это ведь остров пониженной гениальности. Нас сюда забросили катапультой.

— Всех сразу? Одной катапультой?

— Да нет, разными. Из разных концов планеты. Но в большинстве пишут на русском. Даже вон тот парень по национальности сервант и тот пишет на русском. Эй, сервант, почитай что-нибудь достойным господам.

— Прямо не знаю что и почитать, — сказал сервант. — У меня много философской лирики, цикл верлибров, лимерики, танки, сонеты.

— Почитайте нам что-нибудь из философской лирики, — предложил лоцман Кацман, склонный пофилософствовать на досуге после мадеры.

Сервант поклонился и поехал:

Остров есть на окияне, А кругом — вода. Пальмы стройными киями, Тигры, овода. Я хочу на остров дальный Топоров послать, Палем блеск пирамидальный Дабы порубать. Чтоб горели топорами Яхонты селитр, Открывая штопорами Керосину литр. Чтобы штопором топорить Окаянный мир, Чтобы штормом откупорить Океанный жир!

— Ну, это же совсем неплохо! — воскликнул Суер, похлопывая серванта по плечу. — Какая рифма: «тигры: овода»! А как топоры горели!? Мне даже очень понравилось.

— А мне так про керосину литр, — встрял неожиданно Чугайло. — Только не пойму почему керосину. Напишите лучше «самогону литр», будет сильней. И философии больше.

— А мне так очень много философии послышалось в слове «селитра», — сказал лоцман. — И в штопоре такая глубокая, я бы даже сказал, спиральная философия, ведь не только искусство, но и история человека развивается по спирали. Неплохо, очень неплохо.

— Может быть, и неплохо, — скептически прищурился Калий Оротат. — Но разве гениально? А? Не очень гениально, не очень. А если и гениально, то как-то пониженно, вы чувствуете? В этом-то вся загвоздка. Все наши ребята пишут неплохо и даже порой гениально, но… но… как-то пониженно, вот что обидно.

— Перестаньте сокрушаться, Калий, — улыбнулся капитан. — Гениальность, даже и пониженная, все-таки гениальность. Радоваться надо. Почитайте теперь вы, а мы оценим вашу гениальность.

— Извольте слушать, — поклонился поэт.

Ты не бойся, но знай: В этой грустной судьбе На корявых обкусанных лапах Приближаются сзади и сбоку к тебе Зависть, Злоба, Запах. Напряженное сердце держи и молчи, Но готовься, посматривай в оба. Зарождаются днем, дозревают в ночи Зависть, Запах, Злоба. Нержавеющий кольт между тем заряжай, Но держи под подушкой покамест. Видишь Запах — по Злобе, не целясь, стреляй, Попадешь обязательно в Зависть. Не убьешь, но — стреляй! Не удушишь — души! Не горюй и под крышкою гроба. Поползут по следам твоей грустной души Зависть, Запах, Злоба.

— Бог мой! — сказал Суер, прижимая поэта к груди. — Калий! Это — гениально!

— Вы думаете? — смутился Оротат.

— Чувствую! — воскликнул Суер. — Ведь всегда было «ЗЗЖ», а вы создали три «З». Потрясающе! «Зависть, Злоба, Жадность» — вот о чем писали великие гуманисты, а вы нашли самое емкое «Запах»! Какие пласты мысли, образа, чувства!

— Да-да, — поддержал капитана лоцман Кацман. — Я тоже не очень люблю когда пахнет… да еще неизвестно чем… Гениально, это пахнет гениальностью.

— А не пониженно ли? — жалобно спрашивал поэт.