Этот восточный человек так меня заинтересовал, так мне понравилось его лицо и благородная, чисто горская осанка его тела, что, когда наступил вечер и на постоялом дворе было положительно противно сидеть и хотелось даже плакать от скуки, я решил повидаться с Мурзакулом и провести вечер у него.
Он встретил меня необычайно радушно, а когда я ему сказал, что только в прошлом году был на Кавказе, видел Эльбрус и проезжал затем по Военно-Грузинской дороге, то он радостно засмеялся, и слезы брызнули у него из глаз. Разговорились.
— Дядя убивал, — сообщил он мне потом, — а я не убивал. Мой отец прятал дядю, а я знал куда... Дядя убежал в горы, а нас с отцом сослали. Отца на Амур, а меня сюда...
— Зачем же вы прятали дядю, когда знали, что он убил?
Мурзакул поднял на меня свои темные глаза и улыбнулся всем лицом.
— Акцизный крал у дяди дочь, дядя мстил ему. Для нас дядя был старший в роде, и мы должны были слушаться его. Иначе нас наказал бы бог.
— Вы хорошо помните Кавказ?
— Еще бы! — радостно воскликнул Мурзакул. — Горы, ледники Эльбруса, наш Нальчик... Они часто мне снятся.
— Что же, у вас осталась дома мать?
— Матери я не знаю. Как только я родился, в соседнем ауле тоже родился маленький. Отцы наши нами поменялись, чтобы мы около матерей не потеряли храбрости. Десяти лет отец взял меня назад, но моя мать Нахо уже померла.
— И больше у вас родственников на Кавказе не осталось?
— Есть еще сестра Рухие, замужем за кем-то. Где-то в горах.
Из отдушника в окне ужасно дуло, и видно было, как по стеклам ползли хлопья таявшего снега. Я пересел на другое место.
— Какой благородный человек ее муж! — воскликнул вдруг Мурзакул и восторженно поглядел на темное окно. — Я отлично помню, как отец выдавал за него сестру. Мы жили в сакле втроем: отец, Рухие и я... Был еще у нас юнак Мемет, но он спал отдельно. Была темная ночь, облака ходили низко-низко, и ветер дул и метался, как дикий зверь. Я лежал на ковре и дремал; мне тогда было двенадцать лет. Отец сидел у очага и чинил седло, а Рухие отжимала брынзу. Было холодно, я лежал под буркой. Как вдруг отворилась дверь, и входил юнак.
«Господин, — говорил юнак, — там какой-то джигит приехал и желает тебя видеть».
«А разве ты не сказал ему, что у старого Джебраила вино в мехах еще не оскудело и что его сакля не стала вдруг меньше? Отчего же ты не пригласил джигита войти сюда?»
«Нет, господин‚ — отвечал юнак, — я говорил джигиту, что в мехах у моего господина вино еще не оскудело и что его сакля не стала вдруг меньше, но он не слезал с коня и не захотел войти к тебе. Он просит, чтобы ты к нему сам выходил».
Отец зажег фонарь, стащил с меня бурку и сказал:
«Мурзакул, пойдем...»
Мы вышли на двор. Было очень холодно, я дрожал. Отец поднимал фонарь, и мы увидели всадника на черном коне; он стоял как раз у нашего крыльца. Кругом обступили горы, и слышно было, как за аулом лаяли шакалы.
ebooksa