Свирель

— Да что ты сердишься? — обиделся мальчик. — Я все время слушался и не баловался, а ты... Глупый!

Карпов вышел в прихожую и стал надевать пальто.

— Вы куда? — спросила его вошедшая теща.

— К Наде... — ответил он.

— А обедать?

— После...

Теща встревожилась. Как же так? Только сию минуту, она распорядилась, чтобы накрывали на стол, и послала за ветчиной, а он уходит! Нет, он не должен ездить к Наде! Он должен остаться дома, отдохнуть, а Тася скоро приедет... Наконец, они могут разойтись по дороге!

Карпов надел перчатки, шляпу и вышел. Теща высунула голову на лестницу и закричала ему вслед:

— Матвей! Матвей Иваныч! Вернитесь! Да вернитесь же!.. Ах, господи, какой... Дело есть!

— Что такое? — остановился Карпов.

— Вот что... Ах, боже мой... Да вернитесь же!

— Анна Михайловна, мне некогда, — сказал он. — Прошу вас, говорите поскорее, что такое?

— У бедной Таси болит ужасно голова... Она долго искала фенацетин, но он... но я... я только что его нашла... Пожалуйста, свезите ей порошок... Я вам сейчас вынесу... Она так страдала, бедное дитя!..

Анна Михайловна минут с пять не выходила с фенацетином, так что Карпов стал даже терять терпение. Наконец она вышла, подала ему порошок. Карпов сунул его в карман и ушел.

Он вовсе не хотел шпионить за своей женой, так как вполне доверял ей, и если отправился теперь к ее сестре, Надежде Гавриловне, или, как попросту все ее называли, к Наде, так только для того, чтобы проверить тещу, которую он ненавидел за то, что она затягивалась в корсет, красила себе брови и часто лгала. И если на этот раз она действительно солгала, то он попросит ее оставить его дом и переселиться к Наде. Чем он виноват, что она толчется в его семье, вмешивается в воспитание его сына и ссорит его с женой? Если Тася уехала сейчас куда-нибудь к знакомым, откуда за ней, быть может, прислали этого господина в цилиндре, то зачем же теща врет, что у нее болит голова и что она отправилась к Наде попросить ее сделать массаж виска? Ведь эта ложь может заронить в душу мужа сомнение в безупречности жены, может посеять между мужем и женою вражду. И нужно быть такой испорченной женщиной, как Анна Михайловна, чтобы брать на себя смелость врать на такие щекотливые темы. Он выведет ее на чистую воду и попросит ее удалиться.

— Старая лгунья! — ворчал он дорогой.

Но вот и дом Нади. У крыльца стоит экипаж, кажется, тот самый, на котором ехала его жена с господином в цилиндре, а может быть, и не тот.

Матвей Иванович позвонил. Пока ему отворяли, он повернулся к кучеру и спросил:

— Это чьи лошади?

— Господина Леонтьева, — отвечал кучер.