Свирель

— Далеко больно, а то бы и я вас проводил, — сказал акцизный. — Да, пожалуй, пойдемте!

Следователь сходил в комнаты, надел пальто, и, раскрывши зонтики, приятели побрели. Деревянные тротуары сменились тротуарами из простого булыжника, нежданно-негаданно обрывались и вдруг начинались снова, так что в темноте можно было только пожалеть, что они были.

— Беда, беда! — начал акцизный, громко шлепая по грязи. — Вот мы идем с вами, недовольные жизнью, а городишко спит‚ доволен, и в своем самодовольстве только удивляется на нас... Чего, дескать, мы еще хотим? И все от этого самодовольства здесь серое — и заборы, и дома, даже само небо. И это убогое уездное училище не в силах пробудить в здешних обывателях знание того, что жизнь сера, что из тех же досок и бревен можно строить гораздо лучшие дома, из той же капусты можно сварить не такие вонючие щи. И от серого, монотонного фона жизни является скука, а от скуки — пошлость, сплетни и... разврат.

— Перестаньте... — сказал податной. — Недоели! И без вашего нытья скучно!

— Ну черт с вами! — огрызнулся акцизный и замолчал.

Свернули ввлево. Здесь уже не было никакого освещения, потянулись заборы, пустыри, опять заборы, и наконец в темноте обрисовался дом с подвальным этажом и парадным крыльцом.

— Кажись, здесь...

Постучались в ставень, в середине которого сердечком была вырезана дырка для света. В сердечке не было видно огня, и весь дом, казалось, глубоко спал.

— Кто там? — послышался голос по ту сторону двери.

— Здравствуйте! Можно к вам?

— А вы кто такие?

— Свои...

Тяжелый крюк с шумом поднялся, и, щурясь, с закопченной лампочкой в руках, с челкой, в которой палками торчали развившиеся волосы, заспанная девушка отворила им дверь.

— Погодите, я засвечу в зале огня, — сказала она. — Андрей, вставай, гости пришли.

Мокрые, грязные, они вошли в переднюю. При их появлении с полу поднялся лохматый, неопрятный Андрей и стал раздевать их. Отрезвевшие от дождя и от долгой ходьбы по слякоти, они сразу почувствовали душный, спертый воздух, и в душе у них появилось сожаление о том, что они сюда пришли, но девушка зажгла лампу, и им казалось неловким уйти назад.

— Сейчас... — сказала она и вышла.

За дверьми послышался шепот, и минут через пять в залу вошла толстая Роза Марковна, потом три барышни...

— Роза Марковна, матушка...— обратился к ней податной, чтобы как-нибудь смягчить настроение и приподнять тон. — Нам бы пивка!

Андрей подал пиво. Барышни, точно давно уже сгорая от жажды, набросились на него и мигом его выпили. Потребовалось еще пива. А оно противное — такое же, как и Роза Марковна, и барышни, и Андрей... Его надо было выпивать сразу, чтобы не слишком чувствовать, как оно неприятно.

Акцизному стало гадко и захотелось вдруг домой.