Атмосфера

Манька посидела в задумчивости, а потом подхватилась и побежала через калитку и дорогу к новому забору. Она буквально натолкнулась на железо и озадаченно остановилась. Судя по всему, она была настолько в роли, подходя к дому Поленьки, что действительно не заметила через дорогу выросшую череду трехметровых железных листьев.

Дмитрий, друг мой – заломила она руки – мы, погибли! Кто он, это человек, столь жестоко обрекший нас на муки холода? Кто? А? – переспросила она уже нормальным голосом.

Немец. Зовется Крафт Сергей Оттович – любезно откликнулась молодка и собралась было снова заголосить, но поглядела на Маньку и передумала, уступив ей первую скрипку.

Инородец! До кой поры будет мучиться с ними русский народ? Разве мало нам собственных несчастий! Дмитрий, друг мой, встань со мной рядом! Давай попросим этого пришлого человека освободить наше жилище. Мы первыми нашли себе это пристанище. Оно принадлежит нам по праву старшинства. На этой земле жили наши предки! Дмитрий! Не позволим мешку отпечатанных бумажек решать нашу судьбу. До коли будут деньги лишать крова несчастных обездоленных? Дмитрий, повторяй за мной! Нет – захвату. Нет – несправедливости! Нет – лишениям. Нет – скитанию. Каждому человеку свой дом! Крафт – вон из чужого жилища. Вон! Вон! Вон!

Толпа душевно вторила Маньке и Митьке. Такого замечательно нагнетенного пыла даже в столичных спектаклях не увидишь.

Маньке надо бы не театральную, а политическую карьеру делать, за ней народ и на баррикады полез бы, а если б ее еще помыть, надраить и экипировать, так хоть на захват белого дома отправляй – думала Полина и ждала, чем все это закончится.

Через полчаса прибыл наряд милиции и попросил толпу разойтись. Тяжелее всего русскому человеку остановиться и в холостую спустить пар, досыта не наспорившись, не намахавшись кулаками и никому не разбив носа. Толпу самопроизольно развернуло от забора немца и поперло на наряд. Милиция схватилась за дубинки. Старший – лейтенант Морозов, обратившись к толпе произнес несколько успокоительных слов, а своим велел своим отойти в сторонку и драки с мирным населением не затевать. После чего соединился с участком. Выслушав инструкцию, отдал соответствующие распоряжения.

Маньку и Митькой очень вежливо пригласили пройти с нарядом. Пообещав душ и теплый ночлег. Навстречу им уже бежало посланное Ефимовым гражданское лицо и размахивало над головой литровой бутылкой Смирновки. Это решило все. Манька, не потратив ни слова на свертывание митинга и поудобней ухватив за мокрый драный рукав Митьку, резко двинулась навстречу гонцу. Проинструктированный гонец водки в руки парочки не отдал, а широким жестом пригласил следовать за ним. Манька без слов потащила Митьку за собой. Шествие замыкал наряд милиции. Оставленное без ведомого стихийное сборище погудело еще немного и скоро распалось на отдельно взятые личности, которые, вспомнив про свои брошенные повседневные дела, медленно разбрелись в разные стороны.

Маньку и Митьку милицейские власти, разумеется, обманули, посуленную бутылку белой не открыли, зато поместили на теплую квартиру. А она у милиции одна – КПЗ.

Однако, присущая властям всех мастей привычка временно, а не окончательно решать насущные вопросы, имела место и в этом случае. Через три дня Манькино и Митькино шумное присутствие и бесконечные требования, особенно алкогольного характера, надоели личному составу центральному отделению милиции Коптева до чертиков. И закономерно решив, что остужение в мокром подвале с целью заткнуть их рот на ходящих неделями мокрыми бомжей никакого влияния не окажет, а ценный пыточный подвал после их нахождения в нем, так же, как и камеру придется тщательно убирать, и не говоря уж о них самих – постоянном источнике антисанитарии, Ефимов решил Матьку и Митьку освободить. И парочку, ничтоже сумлявшись, вышибли со своеобразной, зато теплой квартиры вон.

Накануне их освобождения Крафт нанес Поленьке очередной уличный визит. Воспользовавшись, разогнанным ветром дождливых облаков, сухим окошком. Он, как обычно вежливо приветствовал девушку, и продолжал далее – Полина, я наблюдал сейчас за вами из окна второго этажа. Это достаточно близко и я мог сделать вывод о вашем удивительно трудолюбии, это знаете ли очень позитивно, но как-то… несовременно, что ли. И вообще, в вас столько достоинств, я просто не перестаю вам удивляться!

Ну, что вы – отозвалась Полина. Я просто делаю все подряд – вот и все. Ваша похвала – не по мне. Но вы верно заметили. Я – не современный человек. Я не получила образования, работаю надомницей и никаких перспектив для себя не вижу. Вот так на самом деле обстоят дела. Но все равно, спасибо вам на добром слове.

Поленька – вы удивительный человек и ваша скромность…

То же не современна – улыбнулась Полина.

Нет, она чрезмерна. Вы незаурядная личность, вас любят все и даже совсем уважают.

Верное, люди хорошо ко мне относятся, но думаю – это потому, что люди у нас хорошие.

Вы так считаете? Осторожно переспросил немец.

А у вас на этот счет есть сомнения? – искренне улыбнулась Полина.

О, уверяю вас фройляйн, человеческая любовь не однозначна. Она – эгоистична и опасна, но эту ее сторону люди рассматривать как-то не привыкли. При слове «любовь» у человека в голове возникает эдакая идиллическая картинка. А все беды, сопутствующие собственному любовному опыту, все негативное, ранее слышимое или читаемое о чужой любви – все остается за полями, не оставляя на волшебной картинке ни единого сомнительного пятнышка.

О какой любви вы сейчас говорите – недоверчиво посмотрела на немца Полина.