Атмосфера

Митька сидел на колченогом табурете, гладил Тришку по голове и плакал, не вытирая слез.

Уже знает – не шутки шутили, не вернем – понял Ерофеев – что ж так даже лучше. На первые эмоции время не надо тратить. Вокруг Митьки толпились сочувствующие и Ерофеев коротко кивнул на дверь. Митька послушно сполз с низкого табурета и поплелся за сержантом.

У двери замешкался – погоди, я вещички соберу.

Не надо – я не за тобой. Только поговорить.

А…

Слышь, Мить – начал Ерофеев, когда они уже стояли одни. Рассказал бы ты мне все, что про немца знаешь. Ведь есть что-то, да? Я не знаю, почему Манька не рассказала, может она денег с Крафта срубить хотела, но сейчас уже не до того. Понимаешь? Если немец в чем плохом замешен и Манька об этом знает, то не будет вам покою в этом городе, да как бы еще не хуже. Пропадали у нас уже люди-то. Небось слышал? Я тебе честно скажу – я немца подозреваю, только подкопаться никак не могу. Так как?

Про немца? Я? Дык я ничего не знаю. И Манька – тоже, с чего ты взял?

Ну, как же, кричала она ему, намекала. Насторожила. Откуда это?

А – улыбнулся мокрыми губами Митька – так она ж у нас артистка, кто знает, что с ней делается, когда она в образ входит. Не, сержант, глухо тут, не в курсах мы. Ты поверь, ведь тут и наш интерес, если бы чего знали – давно бы выложили. Эх… – и Митька, нагнув голову, поплелся обратно.

Эй, погоди – крикнул в догонку Ерофеев. Маньку мы на восток свезли. Близ Пикалова она – знаешь такую деревню?

Ага – оживился Митька и припустил в дом – перед самой дверью – крикнул, не оборачиваясь – спасибо тебе, сержант, и исчез в помещении. Хлопнула пружинная дверь. И Ерофеев тоже заторопился.

Последнюю правильную вещь, которую он заставил себя сделать, уже стоя около забора немца со стороны пустыря – это оглядеться и прислушаться. Не переть танком наобум. На втором этаже темнело пустое окно. Ерофеев заранее наметил его для попадания внутрь дома. Ему не пришло в голову, что окно это в общем-то не очень для этого дела подходяще, так как находится слишком высоко от земли, раз уже через забор просматривается. Ерофеев находился в том состоянии, что был уверен – он доберется до окна безо всякой лестницы. Или – чего проще – махнет ногой и все развалит, превратит дом в гору булыжников. А потом найдет под завалами прячущегося немца. Ухватит за ухо и вытащит на свет божий и суд людской. И пусть сейчас сто раз ночь темная, почти беспросветная. Ничего! Я увижу, я его кривую душу враз разгляжу – верил Ерофеев – встряхну пару раз посильнее и вытрясу правду. Я отомщу за тетю Нюшу и за всех остальных, не сомневаюсь – их немало на черной Крафтовой душе, уж больно лихо шурует.. И я забуду про свой официальный статус.

Ерофеев даже не сомневался – у меня сейчас все получится и то и другое и пятое и десятое. Я всесилен, я ничего не боюсь, меня ничем не проймешь и не кем напугаешь…

Но когда неподвижная тень на заборе справа вдруг зашевелилась и медленно перемещаясь двинулась к его сержантской тени, за пару секунд почти слившись с ней, Ерофеев вздрогнул и резко обернулся. Прямо за его спиной не дальше чем в паре шагов стоял Мадьяров – собственной персоной. Выглядел он гораздо спокойнее – тело не торчало напряженным стержнем и лицо, насколько было видно, не сводила гримаса. Уверенность также сегодня сопутствовала Мадьярову, он невысоко поднял открытые ладони. Не бойся, у меня даже ножа нет. И после паузы, зачем-то пожав плечами, вполне буднично добавил – не ходи туда – помрешь!

Испуг Ерофеева разом сменился гневом. В первую секунду он аж задохнулся, потом припадочно подскочил и нервно жестикулируя, попер на нежданно разыскавшуюся пропажу.

Где тебя, черт возьми, носило – орал он, наступая на Мадьярова – что ты делал в тот последний вечер у тети Нюши? Отвечать, быстро, а не то – и Ерофеев начал рвать с пояса резиновую дубинку.

Э, э – полегче, я ж тебя спасаю – уравновешенно совестил Мадьяров – а ты – за дубину, хороша благодарность.

А я и без дубины могу – зарычал сержант – я тебя за все твои художества голыми руками… Тут он вошел в неподвижый ступор. Замер, даже дышать перестал – так глубоко задумался. А еще лучше – повязать тебя и в участок отправить – пускай с тобой, с уродом Ефимов разбирается.

Мадьяров удрученно вздохнул – вот те и раз, а я думал, что мы товарищи по несчастью.

Тамбовский волк тебе… а ну руки за голову, к забору лицом, ноги на ширину плеч. Живо!