Когда рушатся троны…

22
18
20
22
24
26
28
30

Вот почему адъютант Джунга ввел ротмистра Калибанова в классную и, оставляя его, сказал:

– Его Величество пожалует через две-три минуты.

Калибанов, сухой, маленький, бритый, с внешностью жокея, осматривался с приятным удивлением. После целой анфилады покоев, убранных с казенной дворцовой роскошью, – этот маленький, застенчивый глобус, эта изрезанная парта и два полушария на стене с густо-зелеными равнинами, свинцовой гладью океанов и коричневыми сгустками горных хребтов.

Русский офицер, лишившийся своей родины и своего монарха, с каким-то особенным, прямо священным восторгом и трепетом шел на эту аудиенцию, полный хорошей, чистой зависти к народу, имеющему своего короля.

До сих пор Калибанов видел Адриана на портретах, видел промелькнувшим на автомобиле, проезжающим верхом или на параде войск, а сейчас, увидев близко, услышит его голос…

И было как-то страшно, волнующе страшно, и как-то празднично, и чудилось, что яркий, ослепительно яркий луч озарит сейчас серые эмигрантские будни ротмистра Калибанова…

И, как всегда в таких случаях, и он сам, и хаотический бег мыслей его застигнуты были врасплох.

Первое ощущение чисто физическое, – сильное мужское пожатие руки, затем – приветливая улыбка, осветившая не только смуглое красивое лицо, но и самого Калибанова, и всю эту детски-наивную комнату. И лишь после этого он увидел Адриана в защитном кителе с генеральскими погонами и с белым эмалевым орденом св. Георгия на шее. Русский орден, никакого другого больше. Редкое, исключительное внимание.

Калибанов готов был расплакаться. Еще бы, мало он видел французских офицеров, так домогавшихся в дни императорской России ордена св. Георгия, а после революции уже никогда его не надевавших.

– Вы много скакали? – спросил король. – Вы весь такой сбитый, тренированный.

– Так точно, Ваше Величество… Приходилось, и не только у себя на родине, а и за границей – в Лондоне, в Вене, в Пинероле.

– И в Пинероле?

– Я там год изучал итальянскую школу.

– О, да вы кавалерист Божьей милостью! Ах, эта русская конница! Лучше ее на свете нет… Садитесь, ротмистр.

– Куда прикажете, Ваше Величество?

Только и было всего в комнате парта да стул возле преподавательской «кафедры».

– Садитесь там, – указал король на «кафедру», – вы будете спрашивать, я буду отвечать. Следовательно, мое место будет здесь, – и Адриан сел на парту, но не на скамью, а на отлогую доску в чернильных пятнах. – Я к вашим услугам. Задавайте вопросы, и мы вместе будем решать, что для печати и что – нет. Кроме того – условие: когда интервью будет у вас готово, я его процензурую с графом Видо… Вернее, цензуровать будет граф, я же буду отстаивать по мере сил то, что ему покажется недипломатическим и резким.

– Ваше Величество, я боюсь, что интервью после такой цензуры… значительно… как бы это сказать… побледнеет…

– Не бойтесь!.. Я как-нибудь отвоюю у графа самое яркое и ценное для вас и для вашей газеты. Итак…

– Ваше Величество, как вы изволите смотреть на вооруженное вмешательство в целях свержения большевиков и большевизма? – спросил Калибанов. Голос его почти не дрожал. И он почти владел, вернее, понемногу овладевал собой… Казалось, что молодого короля он знает давно-давно – так влияла чарующая простота Адриана.