– Свои?
– Откуда свои? Он, правда, немало зарабатывает своей адвокатурой, но чтобы он поделился с кем-нибудь, это уж извините… «Абарбанель-банк» – вот вам Эльдорадо, посыпающее золотом почтенного Бориса Викторовича… Шухтан же – посредник, честный маклер. Я встретил в кафе князя Ленко Магалова. Мы с ним в Дикой дивизии вместе служили. Он здесь метеором на несколько дней из Парижа, по делам. Так вот, Ленко Магалов говорит, что в Грузии к началу осени предполагается восстание. Савинков держит связь с грузинским комитетом. Он им предложил такую комбинацию: вы, мол, поднимите у себя восстание, а я проберусь в Совдепию и, одновременно с вашим выступлением, постараюсь изнутри взорвать большевиков.
– Что же, комбинация недурная… Если б… если б только этому господину можно было верить. Но в том-то и дело, что нельзя ему верить, нельзя! Типичный кондотьер от революции. Кто больше даст, тому готов служить и своими бомбами террориста, и своим окровавленным ножом убийцы. Не так ли?..
– Так. Но я внесу маленькую поправку. Видите ли, кондотьер – это, пожалуй, для него много чести. Кондотьеры, как тигры, бросались первыми в бой впереди своих наемников и ландскнехтов. Некоторые сделались владетельными герцогами, твердо усевшись на троне, подобно миланским Сфорца. А кондотьер Калеоне, увековеченный резцом Вероккио, – одна из лучших статуй во всем мире! Помните, в Венеции… Нет, какой же Савинков кондотьер. Проститутка, социалистическая проститутка… Да, так Магалов его видел вчера в Альгабаре. Кутил со своей Дерентальшей. Туалет – умопомрачительный, вся в бриллиантах. А он, бледно-каменный, с физиономией убийцы и с четырехвершковой сигарой. Этакий Сарданапал эсеровский… Шампанское, устрицы, угодливый метрдотель, целая свора лакеев.
– Шампанское, устрицы, – задумчиво повторил Евгений Николаевич, – на чьей крови, на чьих слезах отзовутся это шампанское и эти устрицы?.. Но, дорогой мой, раз товарищ Савинков здесь так пышно расцвел, значит, в воздухе пахнет если даже и не гарью, то чем-нибудь жареным, во всяком случае…
– Я сам это думаю. У нашего брата, пережившего и падение Скоропадского, и падение Новороссийска, и падение Крыма, и десятки мелких падений и эвакуации, выработался прямо-таки собачий нюх. Более чем собачий – дьявольский. И…
– И? – подхватил редактор.
– В одно совсем не прекрасное, довольно кислое утро мы можем очутиться в объятиях куда менее приятных, чем правительство короля Адриана…
– Возможно ли это? – вмешался Калибанов. – Ведь показало же первое мая, что власть крепка… Пусть относительно даже, но не станете же вы отрицать – тверда…
– Можно свергнуть и твердую власть, особенно же теперь, в наши дни.
– Господи милостивый… Неужели опять скитания? – вздохнула Любовь Андреевна.
– Хорошо еще, если скитания, – подхватил Сумцов. – Эта сволочь может нахлынуть к нам и потребовать наших скальпов…
– Не печальтесь раньше времени, – успокаивал Евгений Николаевич.
– Потом уже будет поздно печалиться, – заметил Сумцов.
– Полноте, Сумцов! Ничего еще нет и, пожалуй, ничего и не будет. А мы с вами не будем заглядывать вперед, будем жить сегодняшним днем. Иначе же, право, с ума сойдешь…
«На наш вопрос относительно последней войны, Его Величество изволил ответить…» – продолжал диктовать Калибанов, дымя папиросой.
Щелкающими, сухими, торопливыми звуками стучала, содрогаясь, машинка, под быстро-быстро бегающими пальчиками Любови Андреевны…
16. Королева Памела «в ожидании»…
Молодая королева тяжело и очень болезненно переносила свою беременность. Она и так была бледная, прозрачная, слабая, а материнство, мощно призвавшее к творчеству весь ее организм, все здоровые соки, – их было очень мало, – всю здоровую кровь – ее было еще меньше, – подкосило этот тепличный цветок, чуть-чуть державшийся на своем тоненьком стебле.
Трансмонтанская династия, замкнутая, гордая, в течение столетий роднилась только в своем семейном, хотя и успевшем сильно увеличиться, кругу.
ebooksa