Когда рушатся троны…

22
18
20
22
24
26
28
30

– Обманывать, стерва! Так ты заодно с ней…

– Ей-Богу, нет… Ей-Богу, товарищ… Давайте искать ее, найдем и бриллианты… Давайте…

Начали искать. Кололи штыками постель, подушки, нащупывали под кроватью. Осмотрели уборную, ванную и квадратную комнату без окон.

– Вот здесь, здесь, товарищи… На этом самом диване…

Сегодня еще днем причесанная, вымытая, в строгом темном платье – это была горничная, – королева следила за ее опрятностью, – а сейчас – это уже растрепанная уличная девка, наглая, разухабистая, полная дикой, непонятной ненависти к своей поверженной благодетельнице, которая баловала ее всячески и у которой она таскала духи, тонкое белье, шелковые чулки и чего-чего только не таскала…

Убеждаясь, что нет ни Маргареты, ни драгоценностей, матросы не на шутку начали свирепеть. По взглядам, бросаемым на нее, бывшая горничная королевы почуяла, что эта буйная ватага может ее зверски избить до полусмерти за свои обманутые надежды. И глупая, но хитрая животным инстинктом, Поломба поспешила рассеять скопляющиеся над ее головой грозные тучи:

– Ах, товарищи, я и забыла… Ликеры у нас – первый сорт!.. Дорогие!.. Шкапчик целый…

Расселись в голубой гостиной. Поломба выкатила на стол целую батарею бутылок и раскупоренных, и запечатанных.

Матросы, отбивая горлышко, пили прямо из бутылок и заставляли пить Поломбу.

– Пей, сволочь, сука…

Угодливо хихикая, она не заставляла повторять…

Чем больше пили матросы, тем гуще багровели их грубые скуластые лица и тяжелой мрачной злобой наливались глаза.

В несколько минут от голубой гостиной, такой изысканной, одухотворенной тонким вкусом, – ничего не осталось. Картины Ватто и портрет королевы были сорваны со стен и растоптаны. Даже рамы, и те были изломаны в щепы. Мягкую мебель пороли штыками, а когда больше нечего было портить и когда вконец опьянили матросов и непривычный ликер, и дьявол разрушения, им захотелось женщин.

– Баб давай сюда, баб! – наступали они на Поломбу.

– Где же я возьму, товарищи? Где же я возьму? – еле ворочала она языком.

– А это видишь? – и красный, потный кулак угрожал ее красной, потной физиономии.

– Э, да чего там с ней долго канителиться! Тащи, ребята! – и несколько рук, схватив Поломбу, начали ее с таким похотливым жестоким бешенством тискать, мять, что она в истерике хохотала, визжала. Это еще больше подхлестнуло возбужденных горилл в матросской форме…

21. Ночь арестов, ночь тревог и сомнений

Майора Ячина с его маленьким отрядом постигло такое же разочарование, как и Поломбу с ее матросами. Смятая постель королевы Памелы и Адриана в кабинете, – обе эти еще теплые постели, выдвинутые ящики письменного стола и безнадежность самых тщательных поисков, – все это говорило об исчезновении королевской семьи.

– Но ведь нет же у них шапок-невидимок и не могли же они умчаться на ковре-самолете? – недоумевал Ячин, и его слегка подрумяненное лицо омрачилось тревогой… – А что, если с помощью каких-нибудь маскарадных переодеваний им удалось выскользнуть, пробраться в кавалерийские казармы и он вернется во главе своих гусар и улан и жестоко расправится с восставшими?