Полнолуние

Илье хорошо были слышны тяжелые медленные шаги поднимающегося по лестнице оперативника. Когда наконец стало тихо, Лунин взял вилку, но почти сразу, немного покрутив ее в руке, положил на тарелку. Аппетит исчез куда-то вместе с хорошим настроением, что было, в общем-то, довольно удивительно. Обычно, нервничая или расстраиваясь из-за какого-нибудь выбившего его из колеи события, Илья искал дружеской поддержки у распахнувшего свои крепкие мужские объятия холодильника. Но сейчас даже смотреть на еду вдруг стало неприятно. Откинувшись на спинку стула, Лунин закрыл глаза и попытался сосредоточиться. Денисова… Нет, Давыдова. Нет… но то, что на «Д» — это точно. Да что же это с памятью? Конечно, можно достать заявление и проверить. Нет, сам скомканный лист бумаги он с собой в Нерыбь не потащил, оставив валяться на кухонном подоконнике. Но есть ведь еще сделанная на телефон фотография, которую он отправлял Вадиму. Можно посмотреть ее. Надо всего лишь достать из кармана телефон и открыть глаза. Но глаза открывать почему-то не хочется. Лучше попытаться вспомнить. Вспомнить хоть что-то. Лицо. Какое у нее было лицо? Заплаканное. Изможденное. Да, но как она выглядела? Черт возьми, разве это нормально, ничего не помнить? Хотя нет, не так! Разве нормально сидеть и думать о человеке, которого ты совсем не знал, а теперь даже не можешь вспомнить ни лица, ни имени? Разве это нормально? Кажется, это несколько странно. Или все же странно то, что так не делают другие? Тот же Зубарев. А ведь он, по сути, нормальный парень, во всяком случае, лучше большинства остальных.

Поняв, что ответить на эти вопросы он сам не сможет, Илья открыл глаза и придвинул к себе тарелку. Иногда некоторым вопросам стоит оставаться без ответов, а вот ему без обеда этот вариант даже не рассматривается.

Покончив с едой, Лунин решил немного прогуляться. Он неторопливо вышагивал вдоль тянувшейся по берегу реки улице, заложив руки за спину и низко наклонив голову так, что при каждом шаге видел то правый, то левый ботинок, сперва выскакивающий вперед, а затем медленно уплывающий куда-то назад. Рокси, всегда умевшая понимать настроение хозяина, семенила рядом, предоставляя возможность Илье оставаться наедине с охватившими его размышлениями. Конечно же, думал Лунин, было бы правильно прямо сейчас отправиться в опорный пункт, к Колычеву, да выпустить этого мальчишку, Борискина. Пусть бежит вприпрыжку домой, поди, отец уже весь извелся. Самым верным, конечно, было отпустить его на все четыре стороны еще вчера, раз уж алиби сомнений не вызывало, то чего пацана мурыжить. С другой стороны, Зубарев тоже прав. Нельзя следователю врать. Пора уже понимать. Семнадцать лет — это возраст. Пусть еще и не совсем взрослый человек, но ведь и ребенком назвать трудно, ну разве что для своих собственных родителей, ну так для них он и в сорок лет ребенком останется. А так, уже через год в армию призвать могут. В армии, там точно все по-взрослому. Автомат, присяга, «рота, подъем», еще что-нибудь столь же занимательное. Лунин, имевший о службе в армии весьма смутное представление, нахмурился, на секунду представив себя бегущим кросс по пересеченной местности с автоматом в руках и болтающимся за спиной вещмешком. Как там это называется, «в полной выкладке»? Кажется, так. А вместо кросса, тоже какое-то другое слово, марш-бросок, что ли. Хотя, какая Борискину армия, с его-то математикой. Поступит в университет, выучится. Может, даже открытие какое полезное сделает. Вот за эту ночь он как раз первое полезное открытие для себя и сделал. Нельзя следователя обманывать. Никак! Никогда! А то, ишь, проспал он до обеда. Хотя, если разобраться, не сильно обманул. Из кровати ведь почти и не выбирался. Теперь, поди, мечтает выбраться из камеры. Ничего, сегодня выберется. В конце концов, если на старости лет ночь, проведенная в помещении для задержанных, окажется для Димы Борискина худшим воспоминанием в его жизни, значит, все у него не так плохо сложилось. Бывает и хуже.

Мысли Лунина сами собой вновь вернулись к погибшей женщине. Странно, казалось бы, один год — это совсем немного. Как говорится, на одной ноге простоять можно. Немного замедлив шаг, Илья попытался представить себя стоящим на одной ноге и, неудовлетворенный появившимся в голове образом, печально покачал головой. Нет, год — это может быть очень долго. Триста шестьдесят пять дней. А если в секунды перевести? Там вообще непонятно, сколько получится. Оно и в днях-то прилично получается. Как сказал Вадим, еще сто семьдесят два дня потерпеть? А она не смогла… Хотя, разве в ней дело?

Илья не заметил сам, как преодолел расстояние, отделяющее их с Зубаревым коттедж от сгоревшего дома Анны Колесниковой. Немного постояв возле припорошенного снегом пепелища, окруженного уже порванной в нескольких местах красно-белой лентой, он двинулся дальше, в сторону примыкающей к поселку узкой полоски соснового леса, за которой шумела, не умолкая ни на секунду, бьющаяся о камни ледяная вода.

Немного постояв над обрывом, Илья сделал осторожный шаг назад, и тут же что-то твердое уперлось ему в ноги. Лунин обернулся. Скамья. Массивная. Неподвижная. Молчаливая. Илья провел рукой по деревянной спинке и усмехнулся. А ведь, вполне возможно, она все видела. Жаль только, ничего ему не расскажет. Неразговорчивый свидетель, очень неразговорчивый. Смахнув рукой снег, Лунин опустился на скамью и тут же почувствовал холод, исходящий от промерзшего насквозь дерева. Стянув с рук перчатки, Илья подложил их под себя, втянув руки в рукава куртки, и вновь уставился на макушки растущих на противоположном берегу сосен.

Достав телефон, Илья позвонил матери. Ничего нового она пока сказать не могла, отец все еще оставался в реанимации. Закончив разговор, Лунин хотел было уже убрать смартфон обратно в карман, но в последний момент передумал.

Ирина ответила почти сразу. К удивлению Ильи, голос ее звучал вполне дружелюбно.

— А, Лунин, ты, что ли, тоже запах кофе почуял?

— Тоже. — Недовольно засопев, он прижал телефон плотнее к уху. — А что, уже много таких, учуявших, собралось?

— Да вот Пашка твой круги нарезает, — рассмеялась Ирина, — процесс контролирует.

— Когда это он кофе полюбить успел?

— Он и не успел. Ох!

Илья услышал в динамике какой-то непонятный шум, а затем взволнованный, но довольный голос:

— Лунин, от тебя одно беспокойство. Еле успела турку переставить.

— Ну так успела же, — не зная за что, попытался оправдаться Илья.

— Да уж, твое счастье. А у нас теперь по программе кофе с мороженым, так что можешь пожелать нам приятного аппетита, ну или просто молча позавидовать.

— Я независтливый, — не очень уверенно произнес Лунин. — Как там Пашка?

— Ой, слушай, — голос Ирины вдруг потеплел еще больше, — такой мальчишка замечательный. Представляешь, каждый день ко мне приходит и сидит до самого вечера. Причем, вру, не сидит! Все время порывается чем-нибудь мне помочь. А у меня, представляешь, и дел для него столько нет. Так он меня в шашки играть научил. Вот сейчас кофе попьем, и попробую отыграться.

— В шашки? Ну да, шашки он любит, — пробормотал Илья, понятия не имевший о подобных наклонностях малолетнего драчуна, — почти как футбол.