Этюд на холме

– Может быть, разделим обязанности? Кэт, ты вроде бы собиралась спросить своего брата по поводу вмешательства полиции?

– Да, хорошо. И мы все можем начать делать заметки по поводу тех представителей нетрадиционной медицины, с которыми мы сталкиваемся.

– Может, придумать какую-нибудь симпатичную цветовую схему? Красный – для опасных, голубой – для тех, кто вроде ничего, зеленый – для тех, кого можно активно рекомендовать, – предложил Ник. – Чур я буду за зеленых.

– Важно то, кто будет за красных, – сказал Эйдан Шарп.

Запись

Конечно, я не рассказывал тебе. Как я мог тебе об этом рассказать? Только сейчас ты впервые об этом услышала. Мне удавалось скрывать это от тебя все эти годы, и я очень горд собой, потому что, если бы ты узнала, мне пришлось бы исчезнуть где-то на другом конце света, ведь, хотя это была и не моя вина, ты всегда винила во всем меня.

Я трудился с невероятным упорством, не спал ночи напролет, изучая предметы, которые давались мне с таким трудом, – нагромождения химический формул, фармакология, тропические болезни, – все, что мне казалось совсем неинтересным, но что мне необходимо было знать. Это все были просто средства достижения моей цели, и только мысль о том, что скоро все это закончится, придавала мне сил двигаться дальше. Я никуда не ходил, ни с кем не общался, и в конце концов люди перестали приглашать меня даже на кружку пива вечером. Они довольно быстро поняли, что им в любом случае будет отказано. Я был изгоем и зубрилой, они не могли понять меня и не очень-то пытались. В глубине души я был бы не против иметь пару друзей, людей, с которыми можно было бы поговорить, но мне претили шум и панибратство, которые царили в баре медицинской школы, грубый юмор, непристойные разговоры, а больше всего – шутки практикантов. Так что, когда я не занимался и не был в морге, я шел бегать. Я стал очень подтянутым, и мне нравилось это чувство силы и скорости, с которыми я преодолевал улицы и проселки, пересекал болота или пробегал много миль по пустынным пляжам. Бег. Хотелось бы мне и сейчас им заниматься. Я и сейчас довольно подтянутый и не забываю про свои полчаса тренировок по утрам и вечерам, но, с тех пор как я сломал ногу, я уже не мог бегать так быстро и далеко, так что я прекратил. Я предпочитаю делать что-то хорошо или не делать совсем.

Я работал. Иногда казалось, что я больше ничем и не занимался – только работал и бегал, бегал и работал, но на самом деле я был сконцентрирован на конечной цели.

Если бы я только не был таким нетерпеливым и не попытался ускорить ее приближение. Если бы я только не сделал одну-единственную ошибку и меня не обнаружили.

Я был по-настоящему ошарашен, когда совсем недавно узнал, что студенты-медики во многих учебных заведениях больше не вскрывают трупы, как и школьники, изучающие биологию по расширенной программе, больше не вскрывают рыбок, лягушек и так далее, как это делали мы. Компьютерные программы, виртуальная реальность, схемы, диаграммы и пластиковые модели заменяют вскрытия, и многие нынешние студенты-медики могут первый раз погрузить скальпель в настоящую плоть только в операционной.

Мы изучали свое ремесло как положено. Но тела, которые мы вскрывали в первые годы, имели слишком отдаленное сходство с живыми людьми или даже с недавно умершими. Они были высохшими и древними, законсервированными и какими-то ненастоящими, и хотя они выполняли свою функцию и были для меня достаточно интересными, мне хотелось большего, и когда я впервые зашел в кабинет патологоанатома, сразу понял – я нашел что искал. Я стал ходячим анекдотом для своих одногруппников, но старший медицинский персонал восхищался моей амбициозностью и серьезностью, и я это знал, они явно выделяли меня про себя как одного из своих, как будущего коллегу. Они видели слишком мало таких, чтобы позволить себе смотреть на меня с равнодушием. Студенты-медики, которые хотят стать патологоанатомами, – это редкость, даже в нашу эпоху красочных телевизионных шоу.

Это место стало для меня вторым домом. Ближе к концу я ходил на посмертные вскрытия каждый день, иногда по два раза.

Через какое-то время, разумеется, просто смотреть стало недостаточно, меня это уже не удовлетворяло. Я хотел начать делать работу сам, и мысль о том, что мне придется ждать еще несколько лет до тех пор, пока я стану достаточно квалифицированным и изучу еще множество других дисциплин, была для меня крайне мучительной. Однажды ночью я поднял взгляд от «Врожденных заболеваний глаз» и четко осознал, что мне надо делать. Это было так очевидно, что я даже не понял, почему эта мысль не пришла мне раньше, но, как только она мною овладела, я перешел от идеи к плану ее осуществления всего за пару минут. Я уселся с блокнотом, позабыв о глазах, и начал думать, и меня переполняло такое возбуждение, какое раньше мне было неведомо.

Двадцать два

Сэнди вышла из душа, завернувшись в длинное полотенце, когда радио на ее прикроватной тумбочке пропикало одиннадцать раз, сообщая об очередном выпуске новостей. Когда она услышала это, по ее лицу пробежала тень беспокойства. Дебби не предупредила, что собирается уходить, и даже не оставила записку, что было ей не свойственно, но она вроде как собиралась на одну из тех встреч, на которые она записалась в Старли, – встреч для чудиков, как их про себя называла Сэнди, хотя вслух ничего не говорила, радуясь, что ее подруга взбодрилась и приходит в себя, что она даже начала вести какое-то подобие социальной жизни. Но обычно встречи не длились допоздна – до сегодняшнего дня, Дебби всегда возвращалась домой к десяти, заваривала себе чашку своего отвратно пахнущего травяного чая и рассказывала Сэнди про всякие нью-эйджерские верования, чакры, ауры и бог знает что еще. Сэнди всегда слушала и с интересом задавала вопросы, и она вынуждена была признать, что Дебби выглядела лучше, гораздо лучше: ее кожа стала чище, хотя это почти что наверняка из-за антибиотиков доктора Дирбон, ее глаза были ясными, а волосы, которые она удачно подстригла, укоротив до модной нынче длины, больше не висели и не засаливались, а еще она определенно скинула вес. Сложно критиковать что-то, что приносит такую очевидную пользу.

Сэнди достала свой маникюрный набор и мешочек с лаками, отнесла их в гостиную и стала смотреть старые серии «Друзей», попутно удаляя с ногтей «Розовый пион» и заменяя его на «Сахарную глазурь». «Друзья» в этот раз были страшно смешными, и под них она расслабилась. «Вот и Дебби придет посмотрит», – подумала Сэнди, когда серия закончилась. Было уже пять минут первого. Сэнди начала расхаживать по квартире, вскипятила воду и сделала себе кружку чая, о котором забыла и оставила остывать, включала радио и снова его выключала. Один раз она даже вышла на улицу. Там было пусто и тихо, горело совсем мало окон – всем, кто здесь жил, на следующее утро надо было рано вставать на работу. Сэнди подождала несколько минут. Ночь была прекрасная – теплая и сухая. Дебби появится с минуты на минуту, быстро вышагивая по улице, или даже на такси, потому что последний автобус уже давно ушел. Черная кошка пробежала через дорогу и скрылась в кустах. Из-за дальнего поворота появилась машина, но это было не такси, и она просто быстро проехала мимо и исчезла.

Без десяти час Сэнди уселась рядом с телефоном. Она снова оделась, подумав с тревогой, что ей еще придется выйти – что Дебби могла попасть в аварию и что она будет нужна ей в больнице. Она подняла трубку, но сразу положила ее на место, потому что ей показалось, что она услышала шум двигателя. Она посмотрела на улицу из-за занавески в гостиной и увидела машину, которая развернулась на противоположной стороне улицы и потушила фары.

Полвторого. Она пошла в комнату Дебби и стала искать книжку, куда та записывала адреса и телефонные номера. Может, там была запись по поводу встречи. А потом она увидела, что на спинке стула висит сумка Дебби. Сэнди уставилась на нее. Куда бы она ни пошла, она взяла бы с собой свою огромную коричневую сумку. Она поколебалась, но потом расстегнула ее и посмотрела внутрь. Бумажник, помада, расческа, салфетки, блокнот, брошюра по медитации, какие-то скрепки… обычная мелочевка. Не было ключей от дома и ингалятора, который ей выписала доктор Дирбон после приступа астмы и который велела всегда носить с собой.

Сэнди была в растерянности. Дебби никак не могла пойти на встречу или на вечеринку к своим новым друзьям из Старли без сумки. Она вернулась к телефону. Было без двадцати два.

Патрульная машина была у ее дверей через пять минут, и из нее вышел веселый пожилой мужчина и молодая женщина, которую, как показалось Сэнди, ее история совсем не впечатлила. Они отказались от чая, сели на кухне и стали задавать свои обычные вопросы.

– Я бы посмотрела ее комнату, если вы мне позволите, – сказала молодая женщина-констебль. Она назвалась Луизой Тиллер.