— Я тоже…
Мы помолчали.
— Хочу тебя попросить, — тихо сказал Кузьма, — не рассказывай Рите о том, что было в подвале.
— Она обязательно спросит.
— Пусть. Скажешь: пришли, отыскали, унесли домой.
— Поскользнулся, упал, очнулся — гипс?
— Что-то вроде того, — улыбнулся он.
— Хорошо.
— Спасибо, — сказал он, согнав улыбку с лица. — За все. За то, что сделал для нее до вчерашней ночи, а за подвал — особо. За вчерашнее, по уму, не спасибо надо говорить, а в ноги кланяться. Только я, извини, сейчас не смогу — больно, — виновато улыбнулся он и вытер глаза. — Ты не думай, я найду способ…
— Успокойся! — грубо ответил я, чувствуя, как и у меня защипало глаза. — Зарыдаем сейчас… Я только боюсь, что Рита сама раскопает. Она такая. А потом еще и напишет — грозилась…
— Не будет она об этом писать! — махнул рукой Кузьма.
— Это кто тут решает за меня? — послышалось с крыльца. Мы, не сговариваясь, обернулись.
Рита стояла, подбоченясь, задорно поглядывая на нас. Я заметил, что, несмотря на ранний час, она была в вечернем платье — в том, что было на ней в ресторане, и туфельках на каблуке. Над лицом она тоже успела поработать: столько косметики на ней я еще не видел.
— Здравствуй, воробышек! — весело сказал Кузьма, вставая. — Проснулась?
— Давно!
— Как себя чувствуешь?
— Замечательно!
Она сбежала с крыльца и подошла к столу. Осталась стоять.
— Ничего не болит? — продолжил Кузьма.
— Нет! — пожала она плечами. — А разве нужно?