Он взял меня за локоть скафандра.
– Зови меня Ник.
Подступив вплотную, отец поцеловал меня в лоб. Губы были холодными, как оконное стекло.
– Сколько часов своей жизни ты уже забыла? – спросил он. – Поверь, даже если ты наделена неплохо функционирующей памятью, к тридцати годам наберется множество дней, недель и целых месяцев, от которых не осталось осознанных воспоминаний. Все эти скучные воскресенья, школьные уроки, ночи, проведенные без сна в раздумьях, люди, которых ты когда-то знала… Корделия, говорят, что мы – это сумма наших воспоминаний. Ну а если мы забываем? – Он заглянул мне в глаза. – Когда мы теряем воспоминания или их у нас отбирают – что остается? Кем мы станем, потеряв все, что делает нас тем, кто мы есть?
– Ник, я…
В комнату вошла женщина, одетая, как и Ник, в голубые джинсы и белую рубашку, длинные волосы заколоты на макушке. Она выглядела помолодевшей копией той женщины, которую мы спасли из обсерватории.
– Пора, – сказала она.
Глаза ее были полны звезд.
Ник взглянул на запястье:
– Уже?
– К сожалению.
Женщина взяла меня за руки. Пальцы были гладкие и прохладные, как мрамор.
– Извини, что тороплю, – сказала она, – но тебе пора возвращаться.
– Кто вы?
Женщина прищурилась, словно прикидывая, многое ли мне можно открыть.
– Когда у меня было имя, – сказала она наконец, – меня звали София.
– Когда у вас было имя?
– Оно мне больше не нужно.
Ее губы были цвета ночи, кожа – тусклый оттенок старого воска. Она подвела меня к кровати и усадила.
– Время вопросов прошло, настало время действий. Сейчас ты уснешь. А проснувшись, отправишься на Холодную часовню. И вернешь ключ.