Распятый в невесомости Мишель обводил глазами пересланные множеством артефактов картины гибели и опустошения.
– Сколько у нас времени?
Я позволила песне тарелок направить меня к клочку неба за красной звездой нашей системы.
Между тарелками уже кружили несколько чистильщиков, а при максимальном увеличении я разглядела корчащийся шар тьмы размером с большой астероид – его неровную поверхность составляли лапы и крылья драконов.
– Сюда движется целый рой, – сказала я, не дав голосу сорваться.
– Что нам делать? – спросил Мишель.
Я заглянула в глубины своего сознания.
– Можно передвинуть тарелки, – сказала я, видя, как древние мирки раскрываются перед мысленным взором просвеченными рентгеном цветками. – У каждой есть свой двигатель. Эти двигатели и удерживали их в строю.
Мишель протянул руку к увеличенному изображению кошмарной драконьей пасти.
– А сумеют тарелки от него убежать?
– Интрузия, очевидно, надеялась на это.
Он, удивившись презрительному тону, искоса глянул на меня:
– А ты против?
– Именно, черт побери. – Я сама чувствовала, как застыло мое лицо. Песня тарелок стала моей песней – вдохновляющим, гордым гимном борьбы, решимости и войны. – Я, видишь ли, знаю кое-что, чего не знает Интрузия.
– И что же это?
Я взяла его за плечо, а другой рукой указала на выстроившиеся перед нами тарелки, в чьих туманных голубых глубинах просвечивали тайны, скрытые на пять тысячелетий, – там, куда не додумались заглянуть ни чистильщики, ни люди.
Песня вздымалась, и моя грудь вздымалась ей в такт. Настало мое время, я пришла на свое место. Меня делали ключом, а я собиралась использовать себя чуточку иначе. Вместо того чтобы возглавить исход, я стану сопротивлением. Оружием.
Я притянула к себе и крепко обняла Мишеля. Лицом обратилась в пространство, наполнив взгляд звездами.
– Я знаю, что мы можем дать бой.
42