Остальные рыжие гогочут и повторяют друг другу шутку: «В наших краях у него земель нет!»
– Значит, я должен вам о Нем поведать. Но нельзя ли мне сперва немного обсохнуть? Я весь промок. И еще, нельзя ли здесь купить какой-нибудь еды? Я ничего не ел с утра, а иду весь день.
– А, ты, значит, можешь заплатить? Слишком гордый, чтобы просто так попросить поесть, а? Где ты, по-твоему, оказался, коротышка?
– Я надеялся сегодня дойти до Малуйда, но где я сейчас – не знаю. Это где-то рядом?
– До Малуйда еще мили две, и тебе сегодня туда не дойти. А может, и вовсе не дойти. Ты в Динас-Мавдуй. Это название тебе о чем-нибудь говорит?
– Ну, значит, благословение Господне на Динас-Мавдуй. Можно ли мне остаться здесь до утра?
– Благословение Господне ничего не значит в Динас-Мавдуй. Если ты этого не ведаешь, ты просто глупец.
– Я ведаю только, что иду из Долгелла и держу путь в Лланвайр-Кайерейнен – Сверкающий Лланвайр, как его еще называют, – чтобы там продолжить свою работу. Я что, сбился с пути? И скажу вам, что благословение Господне имеет такую же силу здесь, как и в любом другом месте, что бы вы ни говорили.
Теперь отвечает слепой арфист. С виду он похож на пугало, но голос у него красивый, низкий и мелодичный:
– Динас-Мавдуй – место не благословений, а проклятий, хозяин. Ты не знаешь, с кем говоришь. Это Ругатель Джемми, самый черный сквернослов и мастер проклятий даже в этом проклятом месте. Так что можешь засунуть свое благословение себе в задницу поглубже – когда оно понадобится тебе снова, то выскочит через рот, всё в говне.
Рыжие страшно довольны этой остротой, и арфист кивает, услышав их смех. И продолжает – он явно подпевала Ругателя Джемми:
– Джемми может ругаться пять минут без запинки, не переводя дух. От его ругани выцветет черная ряса священника. Последний священник, зашедший сюда, сбежал, заткнув уши.
– Да, это воистину грозные проклятия, – говорит путник. – А не соблаговолит ли он продемонстрировать мне образец своего искусства? В свое время я слыхивал славных проклинателей, и хоть теперь проповедую против ругательства, ибо оно – дьяволова работа, все же разбираюсь в проклятиях.
– Разбираешься? – переспрашивает арфист. – Методистский проповедник? Как же это ты в них разбираешься, осмелюсь спросить?
– Вы явно ничего не знаете о методистских проповедниках, – говорит путник. – Мы не какие-нибудь церковные священники, что учились в колледже и от рождения до смерти живут в удобстве, в шикарных домах. Мы по большей части спасенные – ветви, выхваченные из огня, – и прежде, чем взять на себя Господень труд, были весьма великими грешниками. Точно вам говорю. Вы, обитатели Динас-Мавдуй, явно не бывали в иных краях. Я сужу по вашим словам, что вы не слыхали про Господа нашего Иисуса Христа, чье имя звучит во всей вселенной. Ваши уши заткнуты, чтобы не слышать Его гласа. Я-то знаю. Мои уши тоже были заткнуты, но Он умеет и будет кричать сильнее, чем вы затыкаете уши. Мне Он кричал так, что я уже не мог не услышать. Ну что, могу я послушать вашего отменного проклинателя?
Ругатель Джемми подался вперед, упершись руками в колени и расставив локти. Он сделал великанский вдох и затянул арию виртуозной ругани и богохульства.
Валлийский язык, подобно ирландскому и шотландскому гэльскому, весьма подходит для непристойных ругательств и зловещих проклятий. По духу своему это язык Средних веков, эпохи, когда ценилось соленое и острое словцо, но кельты внесли в него поэзию и риторическое великолепие, обогатили его чутьем на рифму и ассонанс, благодаря которым валлийская поэзия – непереводимое чудо изобретательности и тончайшей музыки. Я знал об этом, но до сих пор только с чужих слов, так как не понимал валлийского и был вынужден брать на веру то, что читал в книгах. Заметьте, что я воспринимаю текст не только глазами – я слышу его; думаю, именно это делает меня хорошим критиком, чье мнение часто отличается от всеобщего. Но теперь, смотря этот фильм, я понимаю: валлийский язык, после не знаю скольких поколений, снова стал моим. Я улавливаю не только смысл диатрибы ругателя Джемми, но и обертона, и намеки, и восхищаюсь ими. В необычайно сильных выражениях он сообщает, что именно путник может сделать со своим Господом, и разрабатывает эту тему в причудливых деталях, которые, несомненно, являются плодом долгих размышлений. Его богохульство – не импровизация. Это творчество человека с мощной фантазией. Кроме того, Джемми вынослив: он выпаливает свой монолог единым духом, и, судя по всему, легкие у него сильные, как у великого певца, и дыханием он управляет не хуже.
(4)
Путник, откинувшись назад на стуле, одобрительно слушает, и когда Джемми завершает изящной концовкой, путник вместо аплодисментов стучит посохом по полу.
– Отлично, Джемми, – вежливо говорит он. – Отлично для горца, чей интеллект не получил развития. Если найдешь айстедвод[11], на котором состязаются ругатели, можешь попытать счастья. Я и сам в свои лучшие дни совсем ненамного превосходил тебя, а уж я был отменным проклинателем, прежде чем обрел спасение, вот что я тебе скажу.