Клуб «Везувий»

22
18
20
22
24
26
28
30

— Саквояж, разумеется, не пережил пожара, — обреченно пробормотал Джошуа Рейнолдс. — Глупый юнец! Подобные упрямство и эгоизм всегда обходятся нам слишком дорого. Если раскрыт какой-то заговор, необходимо говорить об этом прямо и откровенно!

С этим я был полностью согласен. Я вспомнил Дело о Шанхайском Шаре, когда чуть не погиб один из наших младших депутатов парламента, и невосполнимый ущерб, который был нанесен из-за того, что один парень отказался поделиться сведениями со своими коллегами. Еще бы мне не помнить. Я сам был тем парнем.

Я закрыл конверт.

— Есть ли подозреваемые?

— Преизрядно всякого сброда. Воры, головорезы, преступники, которые кидают склянки с кислотой, вымогатели…

— Настоящий каталог порока! — весело воскликнул я. — А что, отличная идея. Я стал бы пожизненным подписчиком подобного издания.

— Люцифер, — предупреждающе сказал Джошуа Рейнолдс.

Я побарабанил пальцами себе по щеке.

— Пошатнуть основы Империи, да? Интересно, что он имел в виду.

Следующим утром я сидел в поезде, который вез меня по грязному северному Лондону. Тусклые дома проносились мимо ужасным расплывчатым маревом. Как только доберусь до почты, подумал я, телеграфирую мисс Пок, еще раз извинюсь, что пришлось неожиданно прервать урок, сообщу, что с нетерпением жду следующей встречи. Интересно, каково это — сбежать из душного города и пробежаться босиком по полю зеленой кукурузы с такой милой девушкой? Я представил себе, как мы весело смеемся, падая в траву, а над нами сияет небесная лазурь…

Я оттянул пальцем воротничок и вздохнул — меня безмерно тяготил мой летний костюм. Думаю, сторонники Реформы Мужской Одежды вербуют большинство последователей именно в августе — в Лондоне этот месяц кажется поистине бесконечным. Я жаждал выбросить свою соломенную шляпу из вагона и утопить свой кремовый жилет в Темзе, как это обычно делают Реформаторы. Но решил, что тенистый Белсайз-Парк все же не готов увидеть меня в костюме Адама, поэтому с поезда я сошел при полном параде и, уладив свои дела на почте, направился к конторе мистера Тома Котелокса, эсквайра, — владельца похоронного бюро, которое так встревожило миссис Саш.

Для начала я быстро осмотрел двор позади дома. В центре стояла двуколка, запряженная печальной лошадью.

Больше я не увидел ничего — разве что охапку сухих цветов и венков, которые, должно быть, предназначались на растопку. Я присел и посмотрел на увядший мусор поближе. Венок для покойного профессора Саша. Букет сплющенных смердящих лилий. И… ага! Венок для профессора Эли Вердигри! И те и другие похороны проводила одна и та же фирма! В обоих случаях без всякого уважения к любым проявлениям скорби. Я пошел к фасаду.

Дверь была открыта, комнаты освещены. Я нацепил на лицо самое скорбное выражение из имеющихся в ассортименте, и вступил внутрь.

Там начиналась череда практически пустых комнат с матовыми окнами и длинной темной конторкой, которая занимала в ширину примерно половину помещения. Зеленые стены были завешаны меццо-тинто,[19] изображающими херувимов и ангелов. Повсюду стояли горшки с лилиями, оранжевая пыльца осыпалась с них и летала в тусклом свете газовых рожков. Я наморщил нос, учуяв аромат затхлой воды.

Кажется, в помещении никого не было. Я ударил по латунному звонку на конторке; через несколько мгновений где-то в задней части дома открылась дверь и раздался скрип шагов по доскам.

Черные занавеси раздвинулись, и мне навстречу вышел дородный мужчина с напомаженными волосами цвета мокрого шифера. Учитывая специфику работы, он был как-то излишне жизнерадостен — улыбался во весь рот и, что меня поразило, с удовольствием грыз куриную ногу. Когда он подошел ближе, я заметил синеватый, плохо выбритый подбородок и пятна жира на галстуке.

— Здрасьте, — радостно сказал он.

Я слегка поклонился.

— Я имею честь беседовать с мистером Котелоксом?