Клуб «Везувий»

22
18
20
22
24
26
28
30

Котелокс убрал с глаз прядку волос.

— Если вы подождете здесь, я смогу снабдить вас более подробными сведениями.

Я слегка улыбнулся. Он снова исчез за занавеской.

Я посмотрел по сторонам, а потом, глядя на конторку, провел по ней пальцем, заметив красноватое углубление в слое пыли.

Шелест шторы сообщил мне о возвращении Котелокса. Он вручил мне листок бумаги, на котором твердой рукой написал название другой фирмы. Чернила были размазаны жирным отпечатком пальца.

Я поблагодарил его за доброту.

— Не за что, сэр. Хорошего вам дня.

Потом, без всяких раздумий, он схватил куриную ногу и снова вонзил в нее зубы. Я пошел к двери. Котелокс следил за мной, пока я не вышел на улицу. Через матовое стекло я отчетливо увидел, как он помахал мне вслед.

Я вышел на улицу и остановился под тенистой липой на другой стороне. Состояние конторки вполне явно свидетельствовало о том, что фирма мистера Котелокса отнюдь не процветала. Так почему он отказал мне и порекомендовал конкурентов? И, что еще более подозрительно, почему он никак не отметил тот факт, что, несмотря на мою «тяжелую утрату», я с ног до головы одет в белый лен?

А потом мое внимание привлек громкий скрип, и я подошел поближе к дереву, чтобы остаться незамеченным. Я понял, что стою у входа во двор похоронного бюро. Пока я смотрел, расшатанные ворота открылись и на улицу выехала двуколка. На козлах сидел мужчина с непроницаемым лицом, в рыжеватом пальто и с большим шрамом через нос.

В двуколке лежал длинный деревянный ящик, очертаниями напоминавший гроб. Я видел, что на доски наклеена какая-то маркировка.

Я, стараясь выглядеть как можно более беспечно, вышел из-за дерева и встал на пути двуколки, когда она выехала на дорогу. Лицо со шрамом уставилось на меня. Я приподнял шляпу.

— Простите, пожалуйста. Вы не подскажете, как добраться до подземки?

Он чуть ли не минуту разглядывал меня, а потом нехотя указал пальцем себе за плечо. Затем хлестнул лошадь, и двуколка покатилась вперед.

— Вы очень любезны, — ответил я, отойдя с дороги, пока меня не сбили.

Какое-то время я не видел ничего, кроме маркировки, уже исчезающей вдали.

Я ступил на тротуар, прошел мимо двора и не оглядывался, пока не дошел до станции. А там прислонился спиной к плитке цвета имбирных пряников и глубоко задумался. Если верить этикетке, ящик направлялся в Неаполь.

В тот же день после обеда я стоял на пирсе мрачного причала в Ист-Энде. Было по-прежнему невыносимо душно, и черные просмоленные склады нависали надо мной, как великаны в темных пальто. Пока я смотрел, из маленькой гребной шлюпки подняли еще один ящик.

Сцена не имела ничего общего с сонными речными пейзажами старика Моне. Над Темзой плыл ядовитый туман, дымом вползавший в ближайший дверной проем, куда три здоровенных парня и еще более здоровенная Далила теперь затаскивали ящик. Я шел чуть поодаль, сняв шляпу. Дань уважения мертвым. Дело в том, что в этом узком ящике из необструганных досок находились останки бедолаги Джослина Дурэ, который мечтал стать львом министерства иностранных дел, а превратился всего-навсего в десять стоунов быстро разлагающейся плоти.

На складе было темно. Я отошел в тошнотворный зеленый свет газовых фонарей, а Далила с фомкой в руке, упершись ногами в пол, начала отрывать доски от импровизированного гроба.